Сама же она плывет в необъятном воздушном пространстве.
Мимо проносится темный контур. Это в поле зрения попадает и исчезает бивак, где она провела минувшую ночь. Они хоть знают, что я падаю? На этой скорости лагерь оказывается для нее последним из ориентиров. Стена сливается в сплошное пятно. Волосы с вплетенными в них радужными бусинками хлещут ее по глазам.
Если не считать скрежета ее собственных зубов, она падает в полной тишине. Снаряжение не проявляет себя ни единым звуком. Даже ветер не свистит. О, донесся отзвук музыки, словно искра в мозгу. Босс, Брюс Спрингстин. «Филадельфия». Поцелуй Иуды.
Она падала много раз. Ни один альпинист, доходящий до такого уровня мастерства, уже не думает о том, что нужно, мол, считаться с притяжением земли. Просто учитываешь его как один из факторов. До нее вдруг доходит, что она считает удары сердца: шесть, семь, восемь…
Ее падающее тело начинает расслабляться. Наконец-то.
Веревочные петли расправляются. Веревка – ярко-розовая линия – занимает положение точно в центре ее неба. Страховочная беседка сдавливает ее тазовые кости.
Веревка резко натягивается, издав протяжный басовитый звук отпущенной тетивы лука.
Веревка подхватывает ее. Она обретает вес, огромный вес – целую тонну разрывного усилия.
Остановка – или начало остановки – делает ее кошмарно уродливой. Ее руки и ноги раскидываются в стороны, как у куклы. Она слышит, как скрипят ее позвонки. Голова откидывается назад, все тело сотрясается, как медуза, шея выгибается, открывая горло прямо к зениту, а потом она оказывается лицом к лицу с распахнувшейся внизу – за спиной – бездной.
В долине все еще совершенно тихо. Разгар осени. Листва сияет красным и оранжевым. Но в красоте ощущается голод. Пандемониум. Там тебя смогут проглотить заживо. Она отдергивает голову от гипнотизирующего зрелища. Подавляет его. Выключает.
Веревка. Она протягивает руку, чтобы схватиться за нее.
Вершина. Она заставляет себя сосредоточиться.
Устремив взгляд вверх, она вздыхает, это первый вдох с того мгновения, как она сорвалась, – жадный, захлебывающийся глоток воздуха. Она задыхается, как будто вырвалась на поверхность после долгого пребывания под водой.
Ее кулаки стискивают веревку. Солнечный свет окрашивает розовым скальные гребни. Она беззвучно ругается, она полна боевого духа. Они были уже так близко – оставались считанные часы. Падение дорого им обойдется.
Она ругает себя за спешку. Они рассчитывали закончить маршрут к ночи. Теперь у них оставался последний галлон воды, да и продукты они подъели почти до последней крошки. Они даже заранее отпраздновали свою победу. Тупицы. Вот и сглазили. Стена допускает движение только в темпе, установленном ею самой. Полная предвкушений, слишком сильно стремящаяся попасть на ровную землю, она чересчур засуетилась.
Она болтается на конце веревки.
Ее подбрасывает вверх и вниз над пропастью. Одиннадцатимиллиметровая веревка с оплетенным сердечником рассчитана как раз на такие вот случаи. Пятидесятиметровый кусок – стандартный канат, применяемый при восхождениях, – имеет прочность на разрыв до пяти тысяч фунтов. Исследователи пещер не любят «динамических» альпинистских веревок: на них слишком сильно болтает в темных бездонных шахтах. Зато для альпиниста эластичность – это все равно что рука Бога Спасителя.
Ее сознание заполняется дальнейшими мыслями. Она не собирается возносить благодарственные молитвы. Судьба – это действие, вот какова ее мантра.
Веревка все еще подергивается, но она уже занялась оценкой понесенного ущерба. Падение могло пройти и хуже. Она могла удариться о стену, могла оборваться страховочная упряжь. Канат мог закрутиться вокруг ее ноги или перехватить шею. Если бы не многолетние занятия йогой, о которых она не забывала нигде и никогда – ни в спортзалах, ни в комнатах общежитий, ни в квартирах друзей, ни в палаточных лагерях, – ее позвоночник сейчас походил бы на раздавленное яйцо. Но она цела, не ранена, даже не обожгла ладони о веревку. Неприятные ощущения еще появятся, но, видит бог, не раньше, чем она снова прочно устроится в седле.
Болтаясь между землей и небом, она приводит себя в порядок. Лес внизу становится темнее. Полоса солнечного света переползает через кромку стены и скрывается из виду. Нет, до ночи они не успеют никоим образом.
Зная, что ничего не получится, она все же пытается подтянуться вверх на тонкой канатной струне, и, конечно же, у нее ничего не выходит. Он слишком тонок, слишком сильно натянут, как провод. Она прекращает попытки, чтобы сохранить силы. Она устраивается поудобнее в страховочных ремнях и ждет. Чтобы подняться по веревке, ей нужен зажим «жумар» и стремена. Кто-нибудь из спутников спустит ей все необходимое; они скоро поймут, что случилось.
Ей не терпится вернуться к верхнему краю стены над пустотой и закончить то, что она начала. Это больше, чем упорство, больше, чем стремление вновь вскочить в седло. Она переполнена энергией, ее распирает от избытка эндорфинов. Все совершенные ею движения совершенно свежи в памяти. Она знает, что и как нужно сделать. Ей удалось разгадать шифр.
Ну же, девочки, давайте. «О-го-го!» – кричит она. И ждет.
Пока идут секунды, она мысленно репетирует предстоящие движения: пальцы левой ноги сюда, упереться в кристалл белого кварца, потянуться направо, всунуть пальцы в щербину, замаскированную пятном солнечного света.
Мысленно она проделывает весь отрезок пути до большой трещины, уходящей прямо к горизонту. До трещины оставалось так мало – еще одно движение, и каменюка была бы побеждена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99