Прошло уже несколько часов. В глубину пещеры грязными лужами ползли длинные тени.
Туристы уселись на корточках вокруг походной газовой плитки, словно неандертальцы вокруг костра. Они растапливали снег и готовили кофе. Случилось чудо – Оуэн расщедрился и предложил всем свои личные запасы. Кто-то молол зерна, кто-то давил на поршень кофеварки, а кто-то тер над чашками с готовым кофе кусочки корицы. Люди действовали вместе. Впервые за целый месяц Айк готов был их полюбить.
– Как ты? – спросила Кора.
– Я? – Айк не привык, чтобы кто-то интересовался его самочувствием. Тем более Кора.
Он подозревал – хотя какие уж тут подозрения, – что Кора собирается его бросить. Перед выходом из Катманду она сказала, что работает на фирму в последний раз. А поскольку вся фирма состоит из них двоих, то понятно, кем недовольна Кора.
Все это задевало бы Айка гораздо меньше, если бы речь шла о другом мужчине, денежной выгоде или более захватывающей работе. Но дело было в нем самом. Айк «разбил ей сердце», потому что он – это он. Наивный мечтатель, плывущий по течению жизни, горный волк-одиночка. Именно то, что вначале привлекало Кору, теперь раздражало. Ей казалось, что Айк понятия не имеет о настоящей жизни – взять хотя бы сегодняшний разговор о туристах. Возможно, в чем-то Кора и права.
Айк надеялся, что поход уменьшит возникший между ними разлад, что она вновь подпадет под то очарование, что всегда влекло и его. Наверное, Кора просто устала за последние два года. Горные бури и банкротства утратили свою притягательность.
– Я тут разглядывала мандалу, – начала Кора, указывая на круг, заполненный извилистыми линиями. В темноте краски переливались, как живые, а при свете стали какими-то блеклыми. – Я их видела сотни, но здесь никак не могу разобраться. Сплошные петли и изгибы, хаос какой-то. Ни начала, ни конца, ни середины. – Она взглянула на мумию, затем на записи, которые делал Айк. – А как ты? Продвинулся?
Айк успел нарисовать загадочную схему: фигура человека, вокруг – фразы, обведенные, как в комиксах, контурами и соединенные между собой стрелками и линиями. Он отхлебнул кофе. С чего же начать? Сплошные загадки – и то, каким способом покойный рассказал о себе, и то, что он рассказал. Он записывал то, что приходило в голову, дополнял свои записи, блуждал среди многих правд, сам себе противореча. Словно человек, который, потерпев кораблекрушение, обнаруживает у себя ручку и начинает записывать все, что приходит на память.
– Во-первых, – начал Айк, – его звали Исаак.
– Исаак? – раздался голос из кучки варивших кофе. Люди все бросили и внимательно слушали Айка.
Айк водил пальцем по груди мумии. Надпись была понятной. Почти. «Я Исаак, – говорилось здесь, и далее: – В изгнании, на мучительном свету».
– Видите цифры? – спросил Айк. – Думаю, это его личный номер. А вот еще: десять, ноль, три, двадцать три – наверное, день его рождения.
– Тысяча девятьсот двадцать три? – уточнил кто-то.
Люди были по-детски разочарованы. Шестьдесят пять лет – ни о какой древности не может быть и речи.
– Сожалею, – посочувствовал Айк и продолжил: – А вот еще дата, видите? – Он отвел в сторону болтавшийся внизу живота клочок кожи. – Четыре, семь, сорок четыре. Вероятно, в этот день его сбили.
– Сбили?
– Или он потерпел аварию.
Слушатели были озадачены. Айк рассказывал то, что ему удалось сложить из кусочков:
– Вы только представьте. Он совсем мальчишка, ему двадцать один год. Идет Вторая мировая война. Его призвали, или он пошел добровольцем. У него татуировка: «ВВС Великобритании». Его послали в Индию. Ему приходилось горбатить.
– Горбатить? – переспросил кто-то. Бернард. Он яростно настукивал по клавиатуре портативного компьютера.
Айк пояснил:
– Так пилоты называют грузовые рейсы в Тибет и Китай. Летать над «горбами», то есть над Гималайским хребтом. Тогда весь район был частью Западного азиатского фронта. Жаркое местечко. Самолеты то и дело падали. Экипаж выживал редко.
– Падший ангел, – вздохнул Оуэн.
И не он один. Остальные тоже были под впечатлением.
– И это все вы узнали из десятка цифр? – спросил Бернард. Он указал карандашом на последнюю дату. – Вы полагаете, это день, когда его сбили? А может, дата его свадьбы, или окончания Оксфорда, или когда он впервые был с женщиной? Я хочу сказать, этот тип далеко не мальчик. Выглядит лет на сорок. Лично я думаю, что он прибыл сюда не больше двух лет назад – с какой-нибудь научной экспедицией. Ясное дело, умер он не в тысяча девятьсот сорок четвертом, и было ему не двадцать один.
– Согласен, – признал Айк, и из Бернарда словно выпустили воздух. – Он пишет о годах заключения. Большой срок. Тьма, голод, тяжкий труд. «Священная бездна».
– Военнопленный. У японцев?
– Чего не знаю, того не знаю, – ответил Айк.
– Может, у китайских коммунистов?
– У русских? – посыпались предположения.
– У нацистов?
– Наркоторговцев?
– Тибетских разбойников?
Предположения не такие уж и дикие. Тибет долго был ареной разных политических и других игр.
– Вы смотрели на карту. Что-то там искали.
– Начало, – ответил Айк. – Точку отсчета.
– И?
Айк обеими руками провел по бедру мумии, где оказался еще один ряд цифр:
– Это географические координаты.
– Того места, где он упал. Вполне логично. – Теперь Бернард поддерживал Айка.
– То есть его самолет где-то поблизости?
Про священную гору Кайлас никто и не вспоминал. Всех увлекла возможность обследовать место крушения.
– Не уверен, – сказал Айк.
– Давайте колитесь, дружище. Где его сбили?
Вот тут было слабое место. Айк произнес очень тихо:
– К востоку отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173