Бойкая, похожая чем-то на актрису Дорис Дэй, она утверждала, что накоротке с самим далай-ламой. Последние недели Айк слушал, как его спутницы восхваляют жизнь пещерных женщин. Что ж, вот вам пещера, дамы. Валяйте.
Туристки не сомневались, что его имя – Дуайт Дэвид Крокетт – псевдоним, как и у них. Женщины считали, что он тоже с утра до ночи думает о прошлых жизнях. Однажды вечером, в Северном Непале, сидя у костра, Айк потчевал их байками о своих прежних воплощениях: об Эндрю Джексоне – седьмом президенте США, о пиратах с Миссисипи и своей героической гибели при взятии Аламо. Он, конечно, шутил, но, кроме Коры, все поверили.
– Вы должны знать, – продолжила женщина, – что в Тибете до конца пятого века письменности не было.
– Не было известной нам письменности, – парировал Оуэн.
– Скажите еще, что это на языке снежного человека.
И так уже который день. Казалось бы, люди должны страдать от кислородного голодания, но нет, чем выше в горы, тем больше они препирались.
– Вот так мы расплачиваемся за то, что угождаем чайникам, – пробормотала Кора. Под это определение у нее подпадали туристы, религиозные шарлатаны, основатели фондов, всякие ученые умники и все прочие. Она, в общем-то, была девушка простая.
– Не такие уж они плохие, – сказал Айк. – Просто им хочется попасть в свою Волшебную страну – так же, как и нам.
– Чайники.
Айк усмехнулся. В подобных ситуациях он обычно задумывался о своем добровольном изгнании. Нелегко жить вдали от мира. За выбор нехоженой тропы всегда приходится платить. Иногда меньше, иногда больше. Айк уже не тот парень с румянцем на щеках, что когда-то приехал сюда с корпусом мира. Те же скулы, выпуклый лоб, буйная грива. Но однажды в его группе шел врач-дерматолог, который посоветовал ему поберечься от палящего солнца, не то, мол, лицо превратится в подметку. Айк никогда не считал, что его внешность – подарок для женщин, однако окончательно плюнуть на то, как выглядит, тоже был не готов. Он и так уже потерял два коренных зуба из-за нехватки в Непале стоматологов и еще один на склоне Эвереста. Не так давно он попивал черный «Джонни Уокер» и покуривал «Кэмел». Не щадил себя и даже заигрывал со смертельно опасным западным склоном Макалу. Курить и употреблять холодную выпивку Айк бросил, когда одна медсестра из Англии сказала, что голос у него как у солдат Киплинга. С Макалу он, разумеется, так и не разобрался. Хотя довольно долго об этом подумывал.
Изгнание отразилось, конечно, не только на внешности и здоровье. Одолевали сомнения – кем бы он стал, если бы остался в Джексоне и закончил учебу. Работал бы на нефтяной вышке. Или занимался строительством. А может, водил бы туристов в Тетонских горах или продавал охотничье снаряжение. Кто знает. Последние восемь лет в Тибете и Непале Айк наблюдал, как превращается из «подающего надежды молодого человека» в жалкий осколок великой американской державы. Он состарился не только внешне. Даже и теперь бывали дни, когда Айк чувствовал себя на все восемьдесят. А на следующей неделе ему исполнится тридцать один.
– Смотрите! – раздался удивленный крик. – Что за странная мандала! Линии какие-то извилистые.
Айк посмотрел. Изображение на стене светилось, словно луна. Мандала – символ сферы обитания божеств, ее используют для медитации. Она представляет собой круг, в который вписан квадрат, содержащий еще один круг. Если смотреть неотрывно, можно увидеть объемное изображение. Эта мандала походила скорее на клубок извивающихся змей. Айк включил фонарь. Вот тайне и конец, поздравил он себя. Однако увиденное потрясло даже его.
– Господи, – выдохнула Кора.
Там, где только что, словно по волшебству, горели письмена, на выступе, проходящем вдоль стены, замер голый мертвец. Буквы оказались не на камне. Они были написаны на трупе. А мандала была нарисована на стене, справа от него. К выступу вели грубые ступени; кто-то натыкал в трещины в каменном потолке множество узких белых полос с записанными на них молитвами. Теперь они покачивались взад-вперед, словно потревоженные призраки.
Мертвец уже превратился в мумию – рот скалился, глаза застыли бледно-голубыми мраморными шариками. Благодаря сильному холоду и разреженному воздуху он отлично сохранился. Под слепяще-ярким лучом – Айк включил налобную фару – бледно-красные буквы, выведенные на высохших конечностях, груди и животе, почти сливались с кожей.
Несчастный, несомненно, был издалека. Сюда обычно забредали только паломники и кочевники либо торговцы солью, да еще беженцы. Однако, судя по шрамам и незажившим ранам, железному ошейнику, сломанной и кое-как вправленной руке, этому Марко Поло пришлось пережить нечто невообразимое. Если плоть может свидетельствовать, то его тело буквально кричало о пережитых муках и издевательствах.
Туристы столпились у выступа и таращились на жуткое зрелище. Три женщины и Оуэн всхлипывали. Айк решился подойти. Светя фарой то туда то сюда, он прикоснулся ледорубом к голени: твердая, словно окаменелость.
Несмотря на многочисленные увечья, сразу бросилось в глаза, что покойный частично кастрирован. У него было вырвано одно яичко – не вырезано, даже не откушено – края раны висели лоскутами, а рану, как видно, прижгли огнем. Из паха расползались шрамы от ожога – лишенные волос выпуклые рубцы. Айк смотрел и не мог постичь: самое нежное, самое уязвимое место у мужчины искалечили, а потом прижгли.
– Смотрите, – выдохнул кто-то, – что у него с носом?
Посередине изуродованного лица висело кольцо – ничего подобного Айку видеть не приходилось. Вещь – не побрякушка из тех, что втыкают в себя теперешние модники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173