Она утверждала, что женщина формально имеет право освящать гостию, быть священником, епископом, кардиналом. Она добралась бы и до Папы, но архиепископ буквально пригвоздил ее взглядом.
Али оказалась на волосок от официального выговора. Впрочем, ходить по самому краю для нее было нормальным состоянием. Вечно ее грызли противоречия, как голодный пес грызет кость. После того скандала она изо всех сил старалась быть «правильной». А потом случилась история с коктейлем. Но может же человек иногда оступиться!
Чуть больше года назад Али довелось быть на официальном банкете в Гааге. Присутствовали дипломаты и генералы из десятка разных стран, а также папский нунций. Повод – подписание какого-то очередного натовского документа. Али как сейчас помнит Рыцарский зал в Бинненхофе – дворцовом комплексе тринадцатого века. На стенах картины эпохи Возрождения, чуть ли не Рембрандт. Не забыть ей никогда и коктейль «Манхэттен», которым все время угощал ее один симпатичный полковник. Полковника напустила на Али ее патронесса Корделия, эта нечестивица.
Али не приходилось пробовать такое зелье, да и столь галантные рыцари за ней уже много лет не ухаживали. В итоге у монахини развязался язык. Сперва она затеяла дискуссию о Спинозе, потом как-то переключилась на страстную проповедь о дискриминации женщин в епископальных институтах и закончила лекцией о забрасываемом весе баллистических ракет. До сих пор Али вспыхивает, вспоминая мертвое молчание, воцарившееся в зале.
К счастью, Корделия спасла ее – засмеялась своим грудным смехом, утащила Али в дамскую комнату, потом увезла в гостиницу, прямо под холодный душ.
Господь, возможно, и простил монахиню, но Ватикан – нет. Не прошло недели, как ей вручили билет до Претории.
– Смотри, ехать они, матушка.
Забыв – вот чудо! – о своей обычной застенчивости, Коки показала в окно тем, что когда-то было рукой. Али подняла глаза и закрыла наконец чемодан.
– Питер на своем бакки? – спросила она.
Живущий по соседству бур, вдовец Питер, иногда помогал Али. Подвозил ее в город на своем стареньком грузовичке, по-местному бакки.
– Нет. – Голос Коки замер. – Каспар.
Ал и подошла к окну. Это и вправду был «касспир» – противоминный бронетранспортер, тащивший за собой пышный хвост красной пыли. Черные боялись бронемашин, словно адских колесниц, несущих смерть. Али понятия не имела, для чего за ней выслали военный транспорт – наверное, чтобы сильнее ее устрашить.
– Не бойся, – сказала она перепуганной девочке.
«Касспир» трясся по равнине. Ему оставалось проехать еще несколько миль по дну пересохшего озера. Али прикинула, что у нее в запасе минут десять.
– Все готовы? – спросила она у Коки.
– Готовы.
– Тогда пойдем сделаем нашу картину.
Али взяла с койки маленький фотоаппарат, радуясь, что от зимней жары не пострадала единственная кассета кодаковской пленки. Коки зачарованно смотрела на аппарат. У нее никогда не было своей фотокарточки.
Хотя Али и огорчал вынужденный отъезд, были в этом и хорошие стороны. Эгоизм, конечно, но она не собиралась скучать по клещевой лихорадке, ядовитым змеям, хижине, слепленной из глины с навозом. По ужасающему невежеству вымирающих крестьян, по африканерам с их злыми поросячьими глазками, нацистскими флагами под цвет пожарной машины и людоедским кальвинизмом. И по жаре тоже не станет скучать.
Пригнувшись, Али вышла через низенькую дверь навстречу утреннему свету. Запахи обрушились на нее еще раньше красок. Она глубоко вдохнула, чувствуя даже вкус этого голубого буйства. И подняла глаза.
Вокруг деревни раскинулись акры синего люпина.
Это ее заслуга. Пусть она и не имеет права быть священником, но вот оно – благословение, данное ей людям. Когда пробурили колодец, Али заказала семена диких цветов и сама их посеяла. Поля расцвели и принесли урожай – красоту и радость. И гордость, столь редкую среди отверженных. Люпин стал маленькой легендой. Фермеры – и буры, и англичане – привозили свои семьи за сотни километров, чтобы посмотреть на голубое море цветов. Приходила небольшая компания бушменов из дикого племени; они уставились на цветы, изумленно перешептываясь – уж не опустился ли на землю кусочек неба? Священник из Сионской христианской церкви провел там богослужение. Цветы скоро отцветут. А легенда останется. Али некоторым образом удалось показать, что ее подопечные тоже люди и достойны жить по-человечески.
Прокаженные ждали монахиню у канавы, проведенной от колодца к огороду и кукурузному полю. Когда Али предложила сделать групповой снимок, все немедленно решили, что фотографироваться будут именно здесь. Здесь их труд, их хлеб, их будущее.
– Доброе утро, – поздоровалась Али.
– Добрутро, фунди, – ответила за всех одна из женщин.
«Фунди», сокращенное «умфундизи», означает «наставник»; для Али это была величайшая честь.
Худые, как щепки, дети бросились навстречу, и Али присела, чтобы их обнять. Они пахли чистотой и свежестью – сегодня матери их тщательно вымыли.
– Посмотрите-ка, – сказала она, – какие вы хорошие, красивые. Так, а кто хочет мне помогать?
– Я, я!
– Я хочу!
Али попросила детей сдвинуть несколько камней и связать вместе несколько палок, чтобы получилось подобие штатива.
– Хватит, хватит, а то упадет.
Теперь нужно действовать быстро. Приближение БТР встревожило взрослых, а ей хотелось запечатлеть их радостными. Прикрепив камеру к штативу, Али посмотрела в видоискатель.
– Сдвиньтесь, – жестом попросила она, – поближе, поближе друг к другу.
Свет был подходящий – боковой, немного рассеянный. Хороший получится снимок;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173