– Может, он это имел в виду.
Фотографии с места убийства Макбрайда.
Истинные фотографии с места преступления. Никаких аккуратных пулевых отверстий с кровью, в умеренных количествах аккуратно разбрызганной по полу, – никакого красивого, чистого, здорового убийства, насколько это возможно при множественных пулевых ранениях.
Нет, все совершенно иначе. Кровь здесь повсюду, словно ацетатным брезентом накрыла она стены, мебель, ковры; под темными разливами я различаю смутные очертания Макбрайда, истерзанного почти до неузнаваемости, бесформенной грудой, без малейшего следа былого аристократизма лежащего у дивана в углу комнаты. Я вижу следы от зубов, следы от когтей, следы от ударов хвостом и понимаю, что все рассказанное Джудит Макбрайд и доктором Наделем просто наглая ложь.
Теперь у меня есть доказательство: Раймонд Макбрайд был убит динозавром.
– Все это было подделано, – объясняю я Гленде.
– Ты видел что-то другое?
– У коронера. Он показал мне одну из этих фотографий, но только почти без крови, и раны там были… подчищены, я полагаю. Отретушированы так, что стали походить на многочисленные пулевые ранения, от которых, по словам Джудит, и погиб ее муж. А док утверждал, что в Макбрайда стреляли из оружия пяти различных калибров…
– …что и объясняет различные размеры ранений, – закончила Гленда.
– Черт возьми.
– Черт возьми.
– Кто-то очень постарался, чтобы изобразить, будто все это дело рук человеческих. И я готов поспорить, что Эрни шел по следу, когда его прикончили.
Официантка приносит мой чай со льдом, и я осушаю его одним глотком. Гленда, беспокойно озираясь, придвигает свой стул поближе ко мне:
– Я могу сжечь их. Ты ведь это понимаешь? Мы просто отойдем в сторонку, выльем на них немножко бензина из зажигалки и подожжем. Если ты остаешься в деле, я тоже остаюсь, но хочу, чтобы ты знал: мы можем отступить и тогда все закончится.
Я не тороплюсь с ответом. Я хочу быть понятым:
– Я видел, как команда из двух динов-головорезов убила Наделя. Они же чуть не убили меня самого. До этого в глухом переулке на меня напало и едва не прикончило некое чудище, но прежде всего погиб мой партнер, погиб в результате несчастного случая, который никак не мог быть случайным. Меня сбивали с толку, обманывали, потешались надо мной, я лишился работы, друзей, всей былой жизни. Меня оболгали и выставили на посмешище. Честно говоря, ты права – пора мне забыть об этом деле. Лучше всего сейчас развести костерок с шашлычками где-нибудь в укромном уголке, а потом улететь мне первым же рейсом на Галапагосские острова, отыскать там подходящее зелье и нажеваться до полной отключки. У меня есть все основания удалиться, и это было бы самым разумным решением в моей жизни. Но, как говаривал Эрни: самый безмозглый сукин сын всегда оказывается в конце пищевой цепочки, когда вокруг все уже рушат метеоры. И на сей раз этим безмозглым сукиным сыном собираюсь оказаться я.
Пока я вещаю, на лице Гленды появляется улыбка.
– Винсент Рубио, – говорит она, – рада снова видеть тебя.
Недорого стоит развязать рот привратникам, особенно если те недолюбливают обитателей дома. Чет, парень, работающий в вечернюю смену по домашнему адресу Джудит Макбрайд в Верхнем Ист-Сайд, с удовольствием рассказывает мне, где отыскать миссис, сразу после того, как пятерка находит дорогу в его карман.
– Она на благотворительном балу в «Четырех временах года», милосердная наша, – сообщает привратник, пряча за улыбкой неприязнь к Макбрайд. А затем, все с той же раздраженной ухмылкой добавляет: – Да эта сучка ни хрена не поймет в милосердии, хоть ей в глотку его затолкай.
Я покидаю Чета, возвращаюсь в такси и прошу шофера побыстрее отчаливать.
«Четыре времени года» – отель весьма элегантный, если вам по душе такого рода заведения. Лично я – человек «Плазы». Мы с Глендой, одетые слишком скромно и для отеля, и для праздника, бродим по роскошным коридорам в поисках нужного зала. В конце концов мы сдаемся и обращаемся за помощью к консьержу, ни дружелюбием, ни обходительностью не сравнимому с Альфонсом, хоть он и направляет нас в нужное место.
«Маскарад для детей» – возвещает огромное полотнище, гордо реющее над входом. За величественными золочеными двойными дверями в четырнадцать футов высотой я слышу громко и чисто свингующий в бесшабашном трехчетвертном такте оркестр: барабаны, трубы, тромбоны. В коридоре эхом отдается приглушенный голос, напевающий о девяноста девяти женщинах, которых он любил на протяжении своей жизни.
– Приотстань, когда мы войдем, – говорю я. – Я поговорю с Джудит, а ты…
– А я сопру какой-нибудь жратвы.
Я хватаюсь за ручку одной створки, Гленда за ручку другой. Тянем.
И на нас ударной волной обрушивается звук; музыкальный вихрь подхватывает нас и отбрасывает в распахнутый дверной проем. Оркестр, толпа, невероятный шум на мгновение спутывают мои мысли, и я способен только пялиться на все это. Три сотни, четыре сотни, пять, тысяча? Сколько здесь смешалось существ? Сколько бы ни было, немалую их часть составляют дины, ибо когда спадает волна звуков, меня заливает вторая – ароматическая, и, наряду с запахами пота и алкоголя, я различаю ароматы сосен и утра и всевозможных трав. Гленда приходит в себя и бредет по залу в поисках закусок. Я направляюсь в другую сторону, оглядывая кутил и пытаясь засечь любые знакомые черты, запахи или звуки.
Костюмы здесь поинтересней, чем в «Червоточине» – у этого народа есть бабки на всю эту канитель, – я просто диву даюсь, до чего замысловаты и мастерски сшиты некоторые из одеяний. Женщина, чье дыхание настолько сдобрено ромом, что я чую его за тридцать ярдов, приближается ко мне вихляющей походкой и утонченно рыгает прямо в лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100