Почтительно возвратив кости Сары в ее оссуарий и закрыв крышку, Бартон уже без особого энтузиазма присел на корточки перед девятым оссуарием.
– Ну, Иосиф, хоть ты поговори со мной. – Протянув руки, он потер кончики пальцев на удачу и ухватился за крышку.
К его удивлению, она не поддалась. Бартон попробовал снова. Тщетно.
– Хм. Странно…
– Что такое? – откликнулся Разак.
– Последний оссуарий чем-то запечатан, что ли… – Бартон провел лучом фонаря вдоль стыка – тот был явно заделан чем-то напоминающим современный серый герметик.
– Может быть, оставить его в покое?
Этот парень что, спятил? Не для того он столько трудился, чтоб сейчас все бросить! Проигнорировав слова Разака, Бартон достал из кармана швейцарский армейский нож, раскрыл среднее лезвие и соскоблил немного вязкого вещества на покрытую перчаткой ладонь. Разглядев соскобы под светом, он определил, что это нечто вроде маслянистого воска. Бартону понадобилось минут пять, чтобы ослабить «пломбу» настолько, что стало возможным освободить крышку. Он сложил нож и убрал его в карман.
– Итак… – пробормотал Бартон, вытирая пот с бровей.
Крепко ухватившись за края крышки по обеим сторонам, он снял ее и опустил на пол. И едва не задохнулся от смрада, ударившего в нос из глубины ковчега.
Схватив фонарь, он посветил вниз. Длинные кости были сверху, и он приступил к их выемке.
Когда Бартон добрался до черепа, он перевернул его и посветил внутрь. Судя по развитому сращению швов и существенному износу оставшихся вдоль линии челюсти зубов, Иосифу к моменту кончины было далеко за шестьдесят или чуть больше семидесяти. Вынув последнюю косточку, Бартон задержал дыхание и сунул голову в ковчег, светя себе фонарем. На дне он с удивлением увидел небольшую прямоугольную металлическую пластину. Вновь достав нож, он подсунул под нее лезвие и, отделив от дна, обнаружил маленькую нишу, выдолбленную в основании оссуария. В нише лежал небольшой металлический цилиндр длиной не более пятнадцати сантиметров. Бартон улыбнулся.
– Вот ты где, дружище. – И, ухватив цилиндр двумя пальцами, извлек его.
– Что-то нашли? – донесся с дальнего конца усыпальницы голос Разака.
– Нашел, нашел. Взгляните-ка!
Не раздумывая, Разак повернул голову и лишь краешком глаза успел заметить цилиндр, когда взгляд его опустился на горку костей. Он тут же резко отвернулся к стене.
– Заблудшая душа. Да пребудет с ним мир, – пробормотал мусульманин.
– Виноват. Простите, что не предупредил вас.
Вскинув руку вверх, Разак покачал головой.
– Ничего, все в порядке. Что там у вас в руке?
– Ниточка. – Вскочив на ноги, Бартон подошел к шесту с прожектором. – Идите посмотрите.
Поспешно поднявшись, Разак подошел к Бартону и остановился рядом.
Рассмотрев поближе цилиндр, Разак заметил, что у него две, по всей видимости, бронзовые крышки в виде колпачков с обеих сторон.
– Вы хотите открыть его?
– Конечно. – Бартон, не колеблясь, стянул один колпачок, поднес открытый конец к свету и заглянул внутрь: там лежало что-то свернутое в трубочку.
– Ага. Похоже, нам письмо.
Разак нервно поглаживал подбородок, гадая, можно ли в данном случае принять какое-либо другое решение, но возражать не стал. Бартон все-таки специалист.
Подставив ладонь, Бартон постукивал по ней цилиндром, пока свиток не вывалился. Проверив, не осталось ли внутри металлической трубочки еще чего-нибудь, он убрал ее в карман рубашки.
– Пергамент. Причем отлично сохранившийся. – Бартон с великой осторожностью развернул свиток.
Пергамент убористо покрывали письмена, если он не ошибался – на древнегреческом языке. Археолог поднял глаза на Разака.
– Эврика!
18
Ватикан
Потратив два часа на подробное протоколирование хода экспертизы в специальном журнале – цифровые фотографии, описание процесса, комментарии, – двое экспертов вернулись в тесную подсобку с белыми стенами и теперь потягивали эспрессо. Оба молчали, погруженные в свои мысли.
Наконец Берсеи оторвался от раздумий.
– Мне довелось повидать немало человеческих останков всевозможных видов и форм, мумифицированных и просто кости. Некоторые почти полностью истлевшие. – Он помедлил. – Но такое, честное слово, вижу впервые. Впрочем, удивительного здесь мало.
– Отчего же?
– Хоть и считается, что распятие на кресте придумали греки, на самом деле его практиковали римляне как типичный метод казни преступников. Вплоть до четвертого века, когда император Константин запретил его.
– Вы уверены, что перед нами жертва именно распятия, а не какой-то другой пытки?
– Уверен. И скажу вам почему. – Берсеи допил кофе. – Начнем с азов. Прежде всего вам необходимо уяснить, почему римляне распинали преступников. Ясное дело, подобное наказание – крайняя мера, но оно также играло роль предостережения всем жителям Римской империи. Казнь, как правило, проводилась при большом скоплении народа, приговоренных раздевали донага и пригвождали к крестам вдоль оживленных дорог и в самых людных местах. Такая смерть считалась позорной… Страшно унизительной. В основном такой казни подвергались преступники из нижнего социального сословия либо те, кто совершил преступления против властей. Этот метод был ключевым в римской политике устрашения.
Зеленые глаза Шарлоты сверкнули.
– Выходит, мы имеем дело с преступником?
– Может, и так. – Берсеи пожал плечами.
– Откуда вы все это знаете? – Она с любопытством взглянула на него.
– Понимаю, что это может показаться странным, но несколько лет назад я опубликовал работу по формальному исследованию казни через распятия на кресте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111