– Но все, что мы делаем, – для его великой славы.
– Поэтому я предпочитаю умереть.
Геринг пожал плечами. Обычный жест, будто он решал, съесть ли еще одну булочку. Он сделал знак Хумеру. Шарфюрер махнул двум охранникам, которые подтащили к привязанным большую бочку с водой. Появился другой охранник с четырьмя ковшами и бросил их в снег. Хумер свирепо взглянул на русских:
– Наполнить водой и каждому встать рядом с одним из них.
Петр объяснил остальным, что надо делать; они подобрали ковши и зачерпнули воду.
– Не смейте пролить ни капли, – пригрозил Хумер.
Петр был осторожен, но ветер выдул несколько капель. Не заметили. Он подошел к немцу, которого привязывал. К тому, кого звали Матиас. Геринг стоял в центре плаца, стягивая с рук черные кожаные перчатки.
– Смотрите, Матиас, – сказал Геринг, – я снимаю перчатки, чтобы чувствовать холод, который чувствуете вы.
Петр стоял достаточно близко, чтобы рассмотреть большое серебряное кольцо, надетое на безымянный палец правой руки Геринга. Это была массивная печатка в виде сжатого кулака. Геринг сунул правую руку в карман брюк и достал оттуда камень. Он был золотистого цвета, как мед. Янтарь – Петр узнал его.
Геринг показал пальцем на привязанных и сказал:
– Вас будут поливать водой каждые пять минут, пока кто-нибудь из вас не расскажет мне то, что я хочу знать. Либо вы умрете, либо будете говорить. Для меня приемлем любой вариант. Тот, кто заговорит, останется жив. Тогда один из этих жалких русских займет его место. Ему вернут шинель, и он сам сможет поливать русского водой, пока тот не умрет. Представьте, как будет весело. Все, что вам надо сделать, – это рассказать мне то, что я хочу знать. Итак?
Молчание.
Геринг кивнул Хумеру.
– Giesse es, – сказал Хумер. – Лейте.
Петр подчинился, и остальные трое последовали его примеру. Вода выплеснулась на светлые волосы Матиаса, потом стекла по его лицу и груди. Немец содрогнулся, но не издал ни звука, только зубы стучали от холода.
– Вам есть что сказать? – снова спросил Геринг.
Ничего.
Спустя пять минут процедуру повторили. Спустя двадцать минут, после четырех ковшей воды, началась гиподермия. Геринг стоял бесстрастно, машинально теребя кусок янтаря. Незадолго до истечения очередных пяти минут он подошел к Матиасу:
– Это нелепо. Скажите мне, где спрятана das Bernstein-zimmer, и прекратите свои страдания. Она не стоит того, чтобы за нее умирать.
Дрожащий немец только смотрел на него не отрываясь, его стойкость была достойна восхищения. Петр испытывал жгучую ненависть к Герингу за то, что ему приходится по его приказу так убивать людей. Даже если это немцы.
– Sie sind ein lugnerisch, diebisch Schwein,– удалось выдохнуть Матиасу.
Потом немец плюнул.
Геринг отшатнулся, плевок оставил пятно на его шинели. Он расстегнул пуговицы и стряхнул плевок, потом распахнул полы, приоткрыв жемчужно-серую форму, богато украшенную знаками отличия.
– Я твой рейхсмаршал. Второй человек после фюрера. Никто, кроме меня, не носит такую форму. И ты смеешь думать, что можешь так легко испачкать ее? Ты скажешь мне то, что я хочу знать, Матиас, или замерзнешь! Замерзнешь до смерти. Медленно. Очень медленно. Это будет… неприятно.
Немец снова плюнул. В этот раз на форму. Геринг оставался на удивление спокойным.
– Это достойно восхищения, Матиас. Твоя преданность отмечена. Но сколько ты еще продержишься? Посмотри на себя. Тебе не хотелось бы в тепло? Сесть к огню, завернуться в шерстяное одеяло?
Геринг вдруг схватил Ухо и подтолкнул его к привязанному немцу. Вода выплеснулась из ковша на снег.
– В этой шинели было бы прекрасно, разве нет, Матиас? Ты позволишь этому ублюдку нежиться в твоей шинели, когда сам замерзаешь?
Немец не говорил ни слова. Только дрожал. Геринг отпихнул Петра.
– Как насчет того, чтобы немного погреться, Матиас?
Рейхсмаршал расстегнул брюки. Горячая моча выплеснулась дугой. От струи валил пар. Она стекала по коже жертвы на снег, оставляя желтые полосы. Геринг отряхнул член, затем застегнул брюки.
– Чувствуешь себя лучше, Матиас? Согрелся?
– Verrotter in der Schweinsholle.
Петр согласился с немцем.
Геринг кинулся вперед и ударил немца тыльной стороной ладони по лицу, его серебряное кольцо распороло щеку жертвы. Брызнула кровь.
– Поливайте! – выкрикнул Геринг.
Петр вернулся к бочке и снова наполнил свой ковш.
Немец по имени Матиас начал кричать:
– Mein Fiihrer! Mein Fuhrer! Mein Fuhrer!
«Мой фюрер! Мой фюрер! Мой фюрер»!
Его голос звучал громче. Остальные трое привязанных присоединились к нему. Хлынула вода.
Геринг стоял и наблюдал. Теперь уже в ярости он продолжал теребить кусок янтаря. Двумя часами позже Матиас умер, покрытый льдом. Еще через час умер последний из четверых. Никто из них не сказал ни слова о das Bernstein-zimmer.
О Янтарной комнате.
Часть I
Тени прошлого
ГЛАВА I
Атланта, Джорджия. Наши дни.
Вторник, 6 мая, 10.55
Судья Рейчел Катлер взглянула поверх своих черепаховых очков. Адвокат произнес это снова, но сейчас она не собиралась оставить эту оговорку без внимания.
– Простите, советник?
– Я сказал, что защита настаивает на судебной ошибке.
– Нет, до этого. Что вы сказали?
– Я сказал – да, сэр.
– Если вы не заметили, я не сэр.
– Совершенно верно, ваша честь. Я прошу прощения.
– Вы обратились ко мне так четыре раза за утро. Я записывала.
Адвокат пожал плечами:
– Это сущие пустяки. Зачем вашей чести тратить время на то, чтобы записывать мои оговорки?
Нахальный ублюдок даже улыбнулся. Она выпрямилась в своем кресле и свирепо посмотрела на него. Но тут же поняла, чего Т. Маркус Неттлс пытается добиться. Поэтому ничего не сказала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123