Ги де Мопассан: «Тимбукту»

Ги де Мопассан
Тимбукту


Рассказы –



Ги де МопассанТимбукту
Бульвар, эта река жизни, кишел народом в золотой пыли заходящего солнца. Небо было красным, ослепительным; огромное пылающее облако бросало из-за церкви Магдалины вдоль всей улицы косой огненный отблеск, трепетавший, как горячий воздух, которым пышет от жаровни.Веселая, возбужденная толпа двигалась в этом пламенеющем тумане, словно в апофеозе. Лица золотились, платья и черные цилиндры отсвечивали пурпуром; лакированная обувь отбрасывала яркие блики на асфальт тротуара.Перед всеми кафе за столиками сидели люди; разноцветные напитки искрились в хрустальных бокалах, напоминая расплавленные драгоценные камни.Среди посетителей, одетых в легкие костюмы темных тонов, выделялись два офицера в парадной форме, слепившей взоры блеском золотых галунов. Они болтали с безотчетной радостью, окруженные этой ликующей жизнью, этим лучезарным вечерним сиянием; они разглядывали толпу на бульваре, где мужчины двигались медленно, а женщины пробегали торопливо, оставляя за собою приятный и волнующий аромат.Вдруг мимо них торжественно проследовал огромного роста негр с большим брюшком, одетый в черное; на фланелевом жилете у него блестели брелоки, а лицо отливало глянцем, словно начищенное ваксой. Он улыбался прохожим, улыбался газетчикам, улыбался сверкающему небу, улыбался всему Парижу. Он был так высок, что голова его плыла над толпой, и зеваки оборачивались, чтобы посмотреть ему вслед.Внезапно он заметил офицеров и бросился к ним, расталкивая прочих посетителей. Очутившись перед их столиком, он уставился на них сверкающими и восхищенными глазами, рот его расплылся до ушей, и белые зубы заблестели, как лунный серп на черном небе. Оба военных изумленно смотрели на этого гиганта, словно вырезанного из черного дерева, не понимая, чему он радуется.А он воскликнул так громко, что за всеми столиками послышался смех:— Зд'авствуй, господин лейтенант!Один из офицеров был батальонным командиром, другой полковником. Первый сказал:— Я не знаком с вами, сударь. Что вам угодно?Негр продолжал:— Я очень любит тебя, лейтенант Ведье, осада Бези, много виног'ада, искал меня.Офицер был озадачен, он пристально смотрел на него, роясь в воспоминаниях, и вдруг воскликнул:— Тимбукту!Негр засиял, ударил себя по ляжке и, захохотав во все горло, проревел:— Да, да, господин лейтенант узнал Тимбукту, да, зд'авствуй.Батальонный командир протянул ему руку, тоже смеясь от всей души. Но Тимбукту стал вдруг серьезен. Он схватил руку офицера, быстро наклонился и поцеловал ее, по негритянскому и арабскому обычаю. Офицер не успел этому воспротивиться и, смутившись, сказал строго:— Ну, ну, Тимбукту, мы не в Африке. Сядь и расскажи мне, как ты очутился в Париже?Тимбукту выпятил живот и затараторил:— За'абатывал много денег, много большой есто'ан, хо'ошая еда, п'уссаки, много во'овал, много, ф'анцузская кухня, Тимбукту, пова импе'ато'а, двести тысяч ф'анков мне. Ха-ха-ха-ха!Он корчился и ревел от смеха, а в его глазах светилась буйная радость.Офицер, понимавший его странную речь, еще некоторое время расспрашивал его, а затем сказал:— Ну, теперь до свидания, Тимбукту, мы скоро с тобою увидимся.Негр тотчас же встал, пожав на этот раз протянутую ему руку, и, продолжая смеяться, крикнул:— Зд'авствуй, Зд'авствуй, господин лейтенант!Он ушел, так бурно жестикулируя от радости, что его принимали за сумасшедшего.Полковник спросил:— Что это за тип?Батальонный командир ответил:— Хороший парень и хороший солдат. Я расскажу вам о нем; это довольно смешно.
— Вы знаете, что в начале войны семидесятого года я был заперт в Безьере, который этот негр называет Бези. Мы были не осаждены, а скорее блокированы. Линии прусских позиций окружали нас со всех сторон, но находились вне досягаемости для артиллерийского огня; нас не обстреливали, а постепенно морили голодом.Я был тогда лейтенантом. Наш гарнизон состоял из самых разношерстных людей: остатки разбитых полков, дезертиры, мародеры, отставшие солдаты. У нас было всего понемногу, даже одиннадцать тюркосов, неизвестно как и неизвестно откуда взявшихся. Они появились в один прекрасный день у городских ворот, изнуренные, оборванные, голодные и пьяные. Их отдали мне.Я скоро убедился, что они не подчинялись дисциплине, всегда находились в бегах и всегда были под хмельком. Я пробовал сажать их на гауптвахту, даже в карцер, но ничто не помогало. Мои тюркосы пропадали по целым дням, словно проваливались сквозь землю, а затем являлись вдребезги пьяные. Денег у них не было. Где же они напивались? Каким образом? Чем?Меня это сильно заинтересовало, тем более что эти дикари нравились мне: вечным своим смехом и живым характером они напоминали взрослых шаловливых детей.Я заприметил, что они слепо повиновались самому рослому из них — тому, кого вы только что видели. Он командовал ими и подготавливал все их таинственные предприятия как всемогущий вождь, с которым никто не смеет спорить. Я вызвал его к себе и стал расспрашивать. Разговор наш продолжался часа три — так трудно мне было разбирать его тарабарщину. А он, бедняга, делал неслыханные усилия, чтобы его поняли, изобретал слова, жестикулировал, потел от натуги, вытирал лоб, сопел, останавливался и неожиданно начинал говорить снова, когда ему казалось, что он обрел новый способ выразить свои мысли.В конце концов я понял, что он был сыном какого-то крупного вождя, негритянского царька из окрестностей Тимбукту. Я спросил, как зовут его. Он произнес что-то вроде Шавахарибухаликхранафотаполара.
1 2 3