Эта попойка оставила на наших запыленных лицах чистые овалы вокруг губ. Мы выглядели как пара шутов. С нетерпеливым ожиданием мы наблюдали за медленным прибавлением воды в нашем худосочном колодце, а потом, зачерпнув оттуда воды, принялись поить лошадей, не позволяя им слишком быстро поглощать драгоценную жидкость. В сгустившихся сумерках мы старательно таскали воду в седельных сумках истомившимся от жажды животным, иногда и сами делая по паре глотков и мало-помалу стирая остатки песка с голов и рук. Постепенно ко мне начали возвращаться человеческие ощущения. В небе загорелась первая звезда, и я осознал, что уже довольно давно не слышал отголосков французской погони. Вскоре небеса расцветились звездным шатром, и скалы заблестели серебром.
– Добро пожаловать в мир пустыни, – сказал Ашраф.
– Что-то я проголодался.
Он усмехнулся.
– Это означает, что ты еще жив.
Похолодало, но даже если бы у нас было топливо, мы побоялись бы разводить костер. Вместо этого, поплотней прижавшись друг к другу, мы завели утешительную беседу, вспоминая дорогих нам Тальма и Еноха и делясь надеждами на туманное светлое будущее: для меня оно связывалось с Астизой, а для Ашрафа – с судьбой самого Египта.
– Что верно, то верно, мамелюки нещадно притесняют тут египтян, – признал он. – Мы могли бы многому научиться у ваших французских ученых, так же как и они у нас. Но Египтом должны править живущие здесь люди, а не бледнолицые франки.
– А нельзя ли устроить все к обоюдному согласию?
– Я так не думаю. Захочет ли Париж, чтобы арабы заседали в его городском совете, даже если послать туда имамов, обладающих мудростью Тота? Конечно нет. Зачем пытаться изменить человеческую природу? Представь, что бог снизошел до нас, дав ответы на все вопросы. Будем ли мы его слушать или прибьем гвоздями к кресту?
– Ответ на это всем известен. Значит, Аш, по-твоему, каждому следует оставаться на своем месте?
– Включая и древнюю мудрость. Я думаю, Енох всю жизнь стремился к тому, чтобы возродить мудрость Египта и сохранить в тайне знания, сокрытые нашими далекими предками.
– Даже если они могли поднимать горы или дарить людям вечную жизнь?
– Мы не ценим того, что достается нам слишком легко. Если какой-то народ или человек сумел сотворить пирамиду с помощью магии, то она поразит нас не больше, чем простая гора. И зачем нам, собственно, вечная жизнь? Ее противоестественность очевидна любому здравомыслящему человеку. Представь этот вечный мир, где полно стариков и очень мало детей, где нет никакой надежды на успех, поскольку на всех прибыльных должностях давным-давно обосновались патриархи. Это совсем не похоже на рай – скорее на ад неизбежного консерватизма, затхлых идей, потрепанных сентенций, старческого брюзжания и снисходительного пренебрежения. Боимся ли мы смерти? Разумеется. Но именно смерть освобождает место для рождения, а цикл жизни так же естествен, как восход солнца над Нилом. Смерть – это наш последний и самый главный долг.
* * *
Мы переждали денек, чтобы убедиться в отсутствии французской засады. Затем, рассудив, что нехватка воды вынудила их вернуться в Каир, мы отправились в южном направлении, двигаясь в основном по ночам, когда спадала жара. Наш путь проходил параллельно Нилу, но мы все-таки держались от него подальше во избежание нежелательных встреч, хотя продвижение по этим змеиным пескам требовало немалых усилий. Мы рассчитывали вскоре догнать основную колонну дивизии Дезе, где ехали Силано и Астиза. Я готов был преследовать графа так же, как французы преследовали мамелюкских мятежников, прятавшихся выше по течению реки. Со временем я освобожу Астизу, а Ашраф отомстит убийцам несчастного Еноха. Мы найдем жезл Мина, разгадаем тайну Великой пирамиды и, найдя затерянную в веках книгу Тота, защитим ее от оккультистов ложи египетского обряда. А кстати… что именно мы с ней сделаем? Спрячем, уничтожим или сохраним для себя? Ладно, как сказал бы старина Бен: будем бороться с трудностями по мере их поступления.
Кое-где в этой безлюдной пустыне нам попадались и очаги жизни. Точно грибы в лесу, на нашем пути из песков вдруг выросли приземистые купола буроватых построек коптского монастыря, обрамленного пальмовой рощицей, наводившей на мысль об источнике живительной влаги. Мамелюкский обычай таскать на войну все свое богатство сейчас принес нам практическую пользу: Ашраф захватил с собой брошенный мне кошелек, не преминув собрать в него раскатившиеся монеты, так что у нас имелось достаточно денег на покупку еды. Мы утолили жажду, приобрели большие бурдюки для воды и в дальнейшем обнаружили немалое количество источников влаги, они возникали перед нами, словно постоялые дворы на незримой, но проторенной дороге. Сушеные фрукты и пресные лепешки вполне нормально поддерживали наши силы, и даже потрескавшиеся губы перестали досаждать мне, поскольку мой спутник научил меня смазывать их бараньим жиром для защиты от ожогов и волдырей. Я уже начал находить определенную прелесть в такой жизни. Песок служил нам кроватью, и мои свободные одежды – отстиранные от ослиного навоза – улавливали малейшее дуновение прохладного ветерка. Если раньше пустыня наводила на меня безысходную тоску, то теперь я научился замечать ее красоту: изломанные скалы поражали многообразием цветовых оттенков, складки белого известняка разнообразила затейливая игра света и тени, а величественная пустота барханов словно очищала душу. Эта простота и безмятежность напомнили мне древние пирамиды.
Порой мы сворачивали к Нилу, и Ашраф спускался вечером в деревню, где его как мамелюка охотно снабжали провизией и водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153