не заметил ли кто, что они общаются. – К тому же ты должна стоять за ограждением вместе с остальными представителями прессы.
– О, я держусь в сторонке, как велят копы. Я просто хотела тебе сообщить, что в твоей машине сидит какая-то молодая женщина. И весьма интересная женщина. Даже не думала, что у тебя такой хороший вкус. Мы с Уиллой поболтали всласть. Я даже могу написать небольшой очерк о том, как проводят вечернее время перегруженные работой полицейские в Майами и как они привозят своих подружек на место преступления, чтобы не терять ни минуты.
Паз схватил женщину за руку и увлек в густую тень смоковницы.
– Чего тебе надо, Дорис?
– Всего. Это самое крупное убийство за декаду. Я слышала, это просто ужас какой-то. Тот же самый тип?
– Похоже на то.
– Есть хоть какие-то предположения, кто он?
– Пока нет. Рановато.
– Но это чернокожий. Тот, кто убил Уоллес?
– Мы пока этого не знаем. Никакой идентификации. Никаких свидетельств.
– Не надо! Белые парни не убивают черных девушек в Овертауне среди ночи и не смываются после этого как ни в чем не бывало. Здесь действовал тот же самый тип, значит, он черный. Как выглядит место убийства?
Он рассказал ей, ответил на все ее алчные вопросы, опустив или изменив некоторые детали, как делал всегда. Она вдоволь напилась крови и была счастлива.
Закончили примерно около часу ночи; погасли осветительные приборы криминалистов, уехали полицейские машины, фургоны прессы; тело убитой лежало теперь в морге. Члены семьи оставались в доме и рыдали так громко, что Паз, стоя на улице рядом со своим напарником, слышал эти рыдания.
– Он приехал на велосипеде? – спросил Клетис.
– Вполне вероятно, – ответил Паз. – Он не мог приехать на машине. Если он приехал на велосипеде, то, если верить утверждениям свидетелей, он перекрасился в белого, что вполне в духе этого типа. А может, он приплыл по воде. И кто-то впустил его в дом, как было в первом случае. Повезло тебе с семейством?
– Не слишком. Золовки говорят, будто жертва упоминала о каком-то чудесном и красивом талисмане для ребенка, но больше они ничего не знают. Я забрал много вещей из комнаты жертвы. Адресные книжки, сумочки. Разберусь в них, может, что и обнаружится. – Барлоу достал из кармана пластиковый пакет. – Возьми-ка ты этот осколок и попробуй разобраться, что он такое и откуда откололся.
Паз взял. Они договорились о распределении дел на следующий день. Барлоу направлялся в морг, где хотел присутствовать при вскрытии и вообще покрутиться среди токсикологов, послушать, что они скажут. Паз пошел к своей машине и обнаружил в ней дремлющую Уиллу. Он сел за руль и отъехал. Уилла проснулась и выпрямилась.
– Ну как, это возбудило твои чувства, как ты и предполагала? – спросил он.
– Да, – ответила она. – Было похоже, будто смотришь на разворошенный палкой муравейник. И у меня был интересный разговор с Дорис Тэйлор. Она мне рассказала о твоих подвигах.
– Пари держу, что она это сделала. А поскольку она обнаружила мою машину и ты выболтала ей все про себя, вместо того чтобы просто сказать, что ты свидетельница, она и ухватила меня за яйца. Теперь выжмет из меня досуха подробности этого проклятого дела.
Уилла искренне огорчилась.
– Ох, Джимми, прости меня. Она вела себя так дружелюбно и так хорошо говорила о тебе. – Она придвинулась к нему ближе и спросила: – А как насчет того, чтобы я ухватила тебя за яйца и выжала досуха?
– До некоторых пределов, – сказал он.
Они осуществили это намерение у нее дома на твердом футоне, и даже дважды, к взаимному удовольствию.
– Как же это было хорошо, – сказала Уилла, слегка отдышавшись после бурного катарсиса. – Просто невыносимо думать, что это наша предпоследняя радость.
– Предпоследняя?
– Надеюсь, ты не собираешься домой. Я запланировала этакое беззаботно-ленивое утро, а потом игры под душем… как обычно.
– Завтра у меня тяжелейший день. Серийный убийца, который распотрошил женщину из такой известной семьи, – это самое скверное для полиции. К тому же меня будут постоянно контролировать, никуда не денешься. Ты уж извини.
– Значит, это последняя радость. Если ты не исхитришься посетить Айова-Сити. Как ты думаешь, удастся ли тебе?
– Хоть каждый уик-энд.
Уилла усмехнулась.
– Да, мы могли бы встречаться в аэропорту Марриотт. Знаешь, Джимми, хотя я все эти долгие месяцы считала, будто ты трахаешь подряд все, что движется, в глубине моего маленького девичьего сердечка горело желание услышать от тебя: «Уилла, любовь всей моей жизни, ты лучшая лошадка в конюшне, останься, останься, останься, будь моей женой и роди мне чудесных иудейско-африкано-кубинских детишек, каждый умненький, как ты, и сверхъестественно красивый, как я». Прямо как в кино.
– И ты бы согласилась? – спросил Паз.
Уилла примолкла и посмотрела ему в лицо.
– Подожди минутку. Я должна подумать. Передо мной мужчина приятной наружности, прекрасного сложения, кожа гладкая, умный, на хорошей работе, чувствительный, но не слабак. Пенис подходящего размера и действия…
– Подходящего?
– Чудесно целуется, любовник, с которым забываешь обо всем на свете, хорошо одевается, вежливый, порядочный, довольно щедрый, никакого свинства. Находка, скажете вы, но я спрашиваю себя, почему у него над головой словно бы висит дорожный знак, большой, как на магистральной дороге, сорока футов в длину с надписью заметными издали желтыми буквами, и знак этот гласит: «Вас ждет разбитое сердце! Не принимайте всерьез!» Почему это так, Джимми? И можно ли на такой вопрос ответить сразу? Подумай, Джимми.
Вот и Уилла ушла, думал Паз, нетвердой походкой направляясь к своей машине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152