ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Они не могли дать разрешение на участие в семинаре Вьершо, который должен вести осенью высокоуважаемый приглашенный профессор, тщательно подбирающий участников, нужно его личное согласие, но я могу встретиться с ним и получить его письменное разрешение. Прекрасно, это повод повидаться с ним.
Я возвращаюсь к действительности; луна вынырнула из-за облака и превратила в силуэты высокие пальмы на соседней улице, а ветер переменил направление и дует с севера. Перистые листья пальм зашумели, и в эту минуту запел пересмешник. Я околдована, зачарована, а такого я не позволяла себе уже много времени. Улуне говорил, что я очень легко поддаюсь чарам. В колдовстве это профессиональный термин, у оло он звучит как тлегбо, но для нас, материалистов, это всего лишь фигуральное выражение. Слезы струятся у меня по щекам, пока пересмешник поет от всего своего крошечного сердечка под перестукивание пальмовых листьев и шорох листвы других деревьев. Американский соловей, как его называют… Впервые после Африки у меня возникло ощущение, что моя жизнь в статусе умершей не вечна. Я взглянула на луну, и мне показалось в моем трансе, что ее движение среди облаков остановилось, стих ветер, умолк шум листьев и даже соловей перестал петь. На одно долгое мгновение все словно обратилось в сияющий камень.
– Хорошо, спасибо, я поняла это, поняла! – произнесла я вслух.
И мир снова ожил – луна, ветер, пальмы, пересмешник – и я тоже. Маленький ночной апофеоз, давно со мной не случалось такого, да и вообще случалось редко. Не любит натура, когда следят за ее механикой. Птица умолкает и улетает прочь, луна прячется за плотным слоем облаков, в саду темнеет, а от ветра остается только несколько небольших завихрений, но, быть может, это лишь плод моего воображения. Во всяком случае, спектакль окончен. Поднимаясь по ступенькам, я чувствую, что тело мое вроде бы изменилось; я останавливаюсь и медлю с минуту. Ах да. Исчезла сутулость Долорес. Я двигаюсь как Джейн. Выпрямившись, гордая своим ростом, своим телом с крупными костями. Но, бог мой, мне все равно придется съеживаться и влезать в тяжелый, грубый костюм, от которого зудит кожа.
Куда девается любовь, когда она уходит?
Я возвращаюсь в гамак и бессознательно цепляюсь пальцами ног за веревки по обеим сторонам гамака, открывая свои гениталии дуновениям тропических бризов. Он изготовлен на Юкатане из разноцветных веревок – красных, желтых, зеленых, фиолетовых; он большой, так называемый matrimonio, то есть супружеский, хотя я сплю в нем одна. Как совокупляться в гамаке, не выпадая из него, – это одна из многих вещей, которым научил меня Марсель Вьершо, и по ночам я думаю о нем и о своей пусть и не слишком пылкой, но горячей молодости и ощущаю непривычное тепло и влажность между ног. Отец небесный простит меня, ведь прошло уже три года и двести двадцать дней с тех пор, как я в последний раз была близка с мужчиной. Но теперь нет, теперь этого не может быть. Я нахожусь в опасности, и я не готова к…
Я отцепляю пальцы, устраиваюсь на подушке, накрываюсь простыней и сворачиваюсь так, как привыкла спать. Немного погодя я начинаю думать: не готова к чему? Бежать, ничего не предпринимать, бороться? Я уже бежала однажды. И более чем не склонна сделать это снова. Сейчас я ничего не предпринимаю, но это вызывает все возрастающее волнение.
Почти четыре года – это много времени, тюремный срок за вполне серьезное преступление, хотя худшее, что я совершила, возможно, не предусмотрено кодексами ни штата Флорида, ни штата Нью-Йорк. Быть может, ребенок дает мне право на досрочное освобождение.
Остается борьба. Приемами колдовства обычно лечат или предсказывают судьбу, но время от времени ими пользуются в сражениях, главным образом в небольших стычках, коротких перестрелках. Это постоянно происходит в Майами, Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, в любом месте, где в среде верующих иммигрантов различных сект присутствуют их «святые».
А ведь было время, когда я не верила ничему такому. Это последняя мысль перед тем, как я погружаюсь в милосердную темноту. Память.
Мы с Марселем в Париже, после нашей первой ночи в его квартире на улице Луи-Давида, позади дворца Шайо, в котором помещается Музей человека. Наступает жемчужный рассвет. Снова июнь. Прошел год с тех пор, как я впервые увидела Марселя. Я уже окончила колледж Барнарда, я выпускница, получившая степень, и наконец легла в постель вместе с Марселем. Я рада, что это так, и рада, что держалась так долго. Мы занимались любовью всю ночь, чего со мной никогда не бывало прежде, к тому же тогда я не была «экспертом» в любовном искусстве, зато он, как я только что убедилась, овладел им вполне. Марсель на пять лет моложе моего отца, но сейчас я почти забыла об этом. Мы в постели, взмокшие и изнуренные, глазеем в потолок, укрывшись простыней. Французские окна распахнуты, и все запахи Парижа врываются в комнату; они такие острые, что щекочет в носу. Марсель шепчет мне в ухо, проводит рукой по моему телу, потом прижимает ладонь к моей влажной промежности. Я бормочу, что мне больно, потом ощущаю в себе нечто холодное, твердое и гладкое, а Марсель извлекает оттуда яйцо. Я хохочу во все горло, приговаривая сквозь смех, что ей-богу не могла снести яичко. Марсель тоже смеется, хлопает в ладоши, сокрушая яйцо, – и к потолку взвивается голубь. Я чувствую, что у меня на физиономии застыла глупая ухмылка.
Ничего себе ловкость рук! Голубь кружит по комнате и наконец приземляется на верхушку высокого гардероба. Мы с Марселем провели вместе всю ночь. Он нахально улыбается мне. Он голый. Я сбрасываю с него простыню, поворачиваю его на бок, потом подхватываю с подушек свою комбинацию, вылезаю из кровати и заглядываю под нее, а этот негодяй ржет как помешанный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
Я возвращаюсь к действительности; луна вынырнула из-за облака и превратила в силуэты высокие пальмы на соседней улице, а ветер переменил направление и дует с севера. Перистые листья пальм зашумели, и в эту минуту запел пересмешник. Я околдована, зачарована, а такого я не позволяла себе уже много времени. Улуне говорил, что я очень легко поддаюсь чарам. В колдовстве это профессиональный термин, у оло он звучит как тлегбо, но для нас, материалистов, это всего лишь фигуральное выражение. Слезы струятся у меня по щекам, пока пересмешник поет от всего своего крошечного сердечка под перестукивание пальмовых листьев и шорох листвы других деревьев. Американский соловей, как его называют… Впервые после Африки у меня возникло ощущение, что моя жизнь в статусе умершей не вечна. Я взглянула на луну, и мне показалось в моем трансе, что ее движение среди облаков остановилось, стих ветер, умолк шум листьев и даже соловей перестал петь. На одно долгое мгновение все словно обратилось в сияющий камень.
– Хорошо, спасибо, я поняла это, поняла! – произнесла я вслух.
И мир снова ожил – луна, ветер, пальмы, пересмешник – и я тоже. Маленький ночной апофеоз, давно со мной не случалось такого, да и вообще случалось редко. Не любит натура, когда следят за ее механикой. Птица умолкает и улетает прочь, луна прячется за плотным слоем облаков, в саду темнеет, а от ветра остается только несколько небольших завихрений, но, быть может, это лишь плод моего воображения. Во всяком случае, спектакль окончен. Поднимаясь по ступенькам, я чувствую, что тело мое вроде бы изменилось; я останавливаюсь и медлю с минуту. Ах да. Исчезла сутулость Долорес. Я двигаюсь как Джейн. Выпрямившись, гордая своим ростом, своим телом с крупными костями. Но, бог мой, мне все равно придется съеживаться и влезать в тяжелый, грубый костюм, от которого зудит кожа.
Куда девается любовь, когда она уходит?
Я возвращаюсь в гамак и бессознательно цепляюсь пальцами ног за веревки по обеим сторонам гамака, открывая свои гениталии дуновениям тропических бризов. Он изготовлен на Юкатане из разноцветных веревок – красных, желтых, зеленых, фиолетовых; он большой, так называемый matrimonio, то есть супружеский, хотя я сплю в нем одна. Как совокупляться в гамаке, не выпадая из него, – это одна из многих вещей, которым научил меня Марсель Вьершо, и по ночам я думаю о нем и о своей пусть и не слишком пылкой, но горячей молодости и ощущаю непривычное тепло и влажность между ног. Отец небесный простит меня, ведь прошло уже три года и двести двадцать дней с тех пор, как я в последний раз была близка с мужчиной. Но теперь нет, теперь этого не может быть. Я нахожусь в опасности, и я не готова к…
Я отцепляю пальцы, устраиваюсь на подушке, накрываюсь простыней и сворачиваюсь так, как привыкла спать. Немного погодя я начинаю думать: не готова к чему? Бежать, ничего не предпринимать, бороться? Я уже бежала однажды. И более чем не склонна сделать это снова. Сейчас я ничего не предпринимаю, но это вызывает все возрастающее волнение.
Почти четыре года – это много времени, тюремный срок за вполне серьезное преступление, хотя худшее, что я совершила, возможно, не предусмотрено кодексами ни штата Флорида, ни штата Нью-Йорк. Быть может, ребенок дает мне право на досрочное освобождение.
Остается борьба. Приемами колдовства обычно лечат или предсказывают судьбу, но время от времени ими пользуются в сражениях, главным образом в небольших стычках, коротких перестрелках. Это постоянно происходит в Майами, Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, в любом месте, где в среде верующих иммигрантов различных сект присутствуют их «святые».
А ведь было время, когда я не верила ничему такому. Это последняя мысль перед тем, как я погружаюсь в милосердную темноту. Память.
Мы с Марселем в Париже, после нашей первой ночи в его квартире на улице Луи-Давида, позади дворца Шайо, в котором помещается Музей человека. Наступает жемчужный рассвет. Снова июнь. Прошел год с тех пор, как я впервые увидела Марселя. Я уже окончила колледж Барнарда, я выпускница, получившая степень, и наконец легла в постель вместе с Марселем. Я рада, что это так, и рада, что держалась так долго. Мы занимались любовью всю ночь, чего со мной никогда не бывало прежде, к тому же тогда я не была «экспертом» в любовном искусстве, зато он, как я только что убедилась, овладел им вполне. Марсель на пять лет моложе моего отца, но сейчас я почти забыла об этом. Мы в постели, взмокшие и изнуренные, глазеем в потолок, укрывшись простыней. Французские окна распахнуты, и все запахи Парижа врываются в комнату; они такие острые, что щекочет в носу. Марсель шепчет мне в ухо, проводит рукой по моему телу, потом прижимает ладонь к моей влажной промежности. Я бормочу, что мне больно, потом ощущаю в себе нечто холодное, твердое и гладкое, а Марсель извлекает оттуда яйцо. Я хохочу во все горло, приговаривая сквозь смех, что ей-богу не могла снести яичко. Марсель тоже смеется, хлопает в ладоши, сокрушая яйцо, – и к потолку взвивается голубь. Я чувствую, что у меня на физиономии застыла глупая ухмылка.
Ничего себе ловкость рук! Голубь кружит по комнате и наконец приземляется на верхушку высокого гардероба. Мы с Марселем провели вместе всю ночь. Он нахально улыбается мне. Он голый. Я сбрасываю с него простыню, поворачиваю его на бок, потом подхватываю с подушек свою комбинацию, вылезаю из кровати и заглядываю под нее, а этот негодяй ржет как помешанный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152