Предзакатное солнце бросило косой луч сквозь разрыв в облаках, за которыми уже скрылось, осветив все это, словно декорацию для пьесы о гибели семейного очага. Картина была настолько ошеломительной, что все трое замерли в полном молчании. Только Барлоу вдруг произнес:
– Вот это да!
Доу ему улыбнулся.
– Да, в это время дня, и особенно в это время года, здесь очень красиво. Порой мне думается, не обратить ли все в пепел, сжечь все здания, а тогда я сидел бы вот так и перебирал почерневшие от копоти глиняные черепки. Однако, – продолжил он с тяжелым вздохом, – я полагаю, Господь сохранил мне жизнь ради какой-то цели, и я покоряюсь его воле. – Сказать на это было нечего, и все трое еще посидели молча, наблюдая за игрой теней. Потом Доу встал и предложил: – Вы не хотели бы осмотреться здесь? Я показал бы вам все, и в том числе место, где произошло убийство, и так далее.
– Это было бы очень любезно с вашей стороны, – поблагодарил его Барлоу, и они с Джимми последовали за хозяином имения – сначала к пристани и лодочному сараю. Тут они увидели над сараем надстройку, нечто вроде небольшой мансарды, и узнали от Доу, что этим помещением Де Уитт Мур пользовался как своим кабинетом.
– Теперь у вас нет судна? – спросил Паз.
– Нет, – односложно ответил Доу и добавил что-то еще очень тихо.
– Простите?
– Нет, ничего, – сказал Доу. – Давайте пройдем в дом. Я полагаю, вы не слишком интересуетесь парком и тому подобными вещами.
Ничего особенно интересного с точки зрения следствия не было и в доме. Библиотека как библиотека, гостиная как гостиная. Обстановка соответствовала богатству хозяев и традиционным вкусам семьи, отнюдь не заинтересованной в том, чтобы пускать кому бы то ни было пыль в глаза. Пожалуй, больше картин на религиозные темы, чем в других домах такого типа, и распятие, которое, как решил про себя Паз, находилось здесь не в качестве украшения. Он был немного удивлен свойственной почти всем вещам изношенностью – в отличие, скажем, от с иголочки новенькой обстановки в доме у Варгасов. Из спальни, в которой убили Мэри Доу, вынесли все вещи, остались только голый пол да светло-серые стены, отражающие предвечерний свет.
Они вышли через боковую дверь и направились в старый сенной сарай. Когда Доу включил свет, Паз не удержался и ахнул. Машины выстроились в два ряда, сверкая геральдическими красками и хромом. «Кадиллак» выпусков 1922 и 1948 годов, «хапмобил» 1927 года, несколько «паккардов» разных годов выпуска, «корд», классический «мустанг», «шеви бель-эйр» 1956 года, – словом, детройтский металл во всей своей красе и славе.
Пазу вдруг пришло в голову спросить:
– Когда вы поехали на выставку, то воспользовались одной из этих машин?
– Ну да, мы поехали вот на этой. – Доу указал на черный «кадиллак» 1948 года с откидным верхом. – А почему вы спросили?
– Это может показаться странным, но я надеюсь, вы меня извините. Вы могли бы вывести его сейчас из сарая? Мы, все втроем, проехались бы на нем. Недалеко, до начала дороги. Причина такова: вдруг вам вспомнится какая-то подробность той, прежней поездки, какое-то ваше наблюдение. Это могло бы нам помочь.
Барлоу бросил на Джимми сердитый взгляд, но Джимми его проигнорировал.
– Разумеется, – ответил Доу. – Почему бы и нет? Мне так или иначе необходимо, так сказать, вывозить каждую из них на прогулку хотя бы раз в месяц.
– Кто где сидел? – спросил Паз. – В тот самый день?
– Уитт на заднем сиденье, Дитер впереди, рядом со мной.
Паз забрался на заднее сиденье, устроился поудобнее на мягком плюше. Барлоу сел на место рядом с водителем, и Доу вывел машину на солнечный свет. Паз наклонился вперед.
– Итак, мистер Доу, скажем, сейчас у нас тот самый день. Кто чем занят? Что происходит?
Доу минуту подумал.
– Значит, так. Дитер возился со своей камерой, закрепляя на ней светофильтр, потому что день был очень солнечный. У нас в доме есть темная комната, которой никто не пользовался после смерти моего отца, и мы вели разговор о том, как бы ее переоборудовать таким образом, чтобы Дитер мог печатать там свои снимки. Ну, обсудили эту тему, потом заговорили о Берлине, Дитер недавно оттуда вернулся, рассказывал о постройке новых зданий, о том, как он их фотографировал. Говорили и о будущем ребенке, о том, что, когда он подрастет, надо будет отвезти его в Германию и показать родственникам Дитера.
Они доехали до конца подъездной дороги.
– Достаточно далеко? – спросил Доу, и впервые за все это время голос его прозвучал устало.
Барлоу сказал:
– Очень хорошо, мистер Доу. Простите, что причинили вам неудобства.
Доу молча развернул машину и поехал обратно к дому. Паз обратился к нему:
– Теперь, мистер Доу, вы возвращаетесь. Что происходит?
– Мы говорим о выставке машин… нет, это было раньше. Мы говорим… м-м… да, об американском футболе. Как помню, был в разгаре футбольный сезон, и мы хотели успеть к телевизору ко второму тайму между командами «Питт» и «Нэви». Я объяснял Дитеру правила игры, потом заспорили о преимуществах американского и европейского футбола.
– Участвовал ли в разговоре Уитт?
Долгая пауза.
– Я вынужден ответить отрицательно. А почему вы спрашиваете?
– Вы помните все, что он делал во время поездки, все, что он говорил, каждую фразу, которой вы с ним обменялись?
Доу ответил не сразу, сначала он поставил машину на ее место в сарае и выключил мотор. Все трое вышли из машины.
– Теперь я могу ответить вам, детектив, что нет, не помню. Скорее всего, Уитт в этот день был молчалив, он вообще достаточно часто погружался в молчание. Ведь он писатель, а им такое свойственно. Мы даже подшучивали над Уиттом по этому поводу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152