Она должна была и присматривать за ним, что было не трудно, гораздо легче, чем за ребенком, потому что в целом он вел себя смирно и мягко. По утрам, когда она занималась домашними делами, и в это время, как сейчас, когда ей приходилось готовить еду и подавать ее, она сажала индейца перед большим телевизором в гостиной. В усадьбе имелось кабельное телевидение, она обычно включала для него программы о природе. Очевидно, они ему нравились, но он безропотно сидел рядом с ней и когда она смотрела свое любимое шоу «Одна жизнь, чтобы жить», хотя ей приходилось объяснять ему, что к чему, потому что трудно было понять сюжет бесконечного сериала, если ты не знаешь, что было раньше. Дженни перелила густую смесь из блендера в дымчатый стеклянный бокал, из которого любил пить Руперт, поставила его на сервировочный поднос вместе с травяным чаем для Луны, кофе для Джели и чрезвычайно крепким, но с молоком чаем для профессора Кукси, добавила тарелочку с шоколадным печеньем, «Спрайт» для себя и отнесла поднос в офис.
Все они говорили о Мойе и что с ним делать теперь, когда произошло это убийство старого кубинского воротилы. Она заинтересовалась, поэтому, поставив поднос на столик, села в сторонке в кресло и стала слушать. Это было нормально, поскольку, по мнению Руперта, она должна была считать себя полноправным членом сообщества, а не какой-то там служанкой или нечто вроде этого. Ну, по большому счету она и не считала себя служанкой – ей довелось побывать в прислуге на самом деле, и уж она-то прекрасно знала разницу.
Дженни подумала, что появление на встрече уже после ее начала немного похоже на попытку смотреть сериал с середины – не сразу понимаешь, что там да как, но поскольку персонажи известны, постепенно вживаешься. Луна хотела использовать Мойе, чтобы основательно облить дерьмом ребят, затевавших вырубку леса. У нее был друг, телевизионный продюсер на Четвертом канале, и она подумала, что могла бы состряпать интересный сюжет. Убойную историю о маленьком сыне природы, проделавшем невероятный путь из Южной Америки в хрупкой скорлупке каноэ.
Джели на это сказала, что он, к сожалению, не кубинец, а когда Луна спросила, что это значит, Джели пояснила, что Мойе находится в стране нелегально, и, если его история приобретет публичное звучание, Служба иммиграции и натурализации тут же отправит его на Кром-авеню куковать за решеткой в компании всяких там гаитянцев.
– Вот дерьмо, – сказала Луна, – я об этом не подумала, – и добавила: – Руперт, ты должен поговорить со своим конгрессменом.
Руперт давал уйму денег этому конгрессмену, но Дженни все время забывала его имя, что-то вроде Уолти. Иногда он подбивал этого малого толкнуть в Конгрессе речугу насчет чего-нибудь, что было бы актуально для «Лесной планеты».
Руперт, однако, завел волынку насчет того, что сейчас, может быть, не самый подходящий момент, пока ничего не прояснилось с этим убийством. И спросил профессора Кукси, как тот думает, способен ли Мойе убить кого-нибудь таким образом?
– Ну, в общем, он говорит, что нет, и я верю ему, но до определенного момента, – ответил Кукси, подумав. – По его словам, этого человека убил Ягуар, что заставляет меня задуматься.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Луна.
– Да то. Как я понимаю, этот Ягуар для него своего рода бог, так что, может быть, это фигура речи – ну, вроде когда с человеком, которого мы не одобряем, случается что-то плохое, мы говорим: «Бог наказал». Но с другой стороны, тут могло иметь место перевоплощение.
– То есть?.. – не поняла Луна.
– Это такой обряд, я неоднократно наблюдал его в экспедициях. Шаман принимает какой-то наркотик, обычно разновидность айауаска, который является экстрактом лозы Banisteria, вместе с другими растительными добавками. Он впадает в транс, во время которого дух его животного-покровителя овладевает им и наделяет его особыми возможностями. Такими, например, как сверхчеловеческая сила, способность видеть в темноте, способность путешествовать в форме духа и так далее. Понимаешь, это уже не он, но дух животного. Так вот, в этом случае наш Мойе вполне мог совершить убийство, но ничего не помнить и на самом деле не знать об этом преступлении.
Дженни заметила, что на лице Руперта появилась мечтательная полуулыбка, которая появлялась у него, когда он слышал что-то такое, чего слышать не хотел, и у него возникало желание, чтобы все с чьей-нибудь помощью, если не само собой, поскорее рассосалось.
– Это неприятно, – произнес он. – Очевидно, это существенно уменьшает или, скорее, сводит на нет возможность того, чтобы индеец представлял какую-либо ценность для нас как для организации. На самом деле я не уверен, с учетом всех обстоятельств, не следует ли нам заявить в полицию.
Лицо Луны побледнело под загаром, а глаза сузились. Дженни уже давно усвоила, что это предвещает бурю, и буря не заставила себя ждать.
– Полицию? Руперт, о каком долбаном дерьме ты вообще толкуешь? Против какого черта мы тут боролись, если не против той дряни, которая творится в Паксто, чему Мойе является живым свидетелем? Живым свидетелем! И ты хочешь посадить его под замок, потому что какой-то кубинский мерзавец позволил себя угрохать?
– Конечно, я не хочу сажать его под замок, – ответил Руперт выводящим из себя рассудительным, менторским тоном. – Однако предоставить убежище… э-э… человеку, который, возможно, совершил тяжкое преступление, означало бы скомпрометировать принципы нашей организации и подвергнуть нас… э-э… угрозе судебного преследования. Ты, конечно, понимаешь это?
Это большая ошибка, подумала Дженни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149