– Давай сюда галстук и ремень! – скомандовал он.
Оке никак не мог привыкнуть к мысли, что находится в тюрьме по подозрению в соучастии в воровской шайке. Но вот за ним захлопнулась дверь камеры, и он механически приступил к исполнению обряда, столь же древнего, как сама тюрьма.
Камера насчитывала четыре шага в длину и неполных три в ширину. В ней царил полумрак – свет поступал только из небольшого окошечка под самым потолком.
Серый цементный пол и почти такие же серые, облупившиеся стены. На треугольной полке в углу – зеркало, тазик и эмалированное ведро. Под полкой на полу – ночной горшок.
«Жратва!» – начертал какой-то самоистязатель большими буквами на некрашеном, потертом столе, стоявшем у стены. Оке взял табуретку и уселся в самом светлом углу камеры.
За железной решеткой виднелось лишь голубое небо. Хоть бы тучка появилась или пролетела птица и заполнила это пустое пространство! В конце концов он не устоял – подвинул к окошечку табуретку и стал на нее.
Внизу простирался фруктовый сад, сквозь листву отсвечивали зеленым и красным дозревающие яблоки.
– Фьюю!
В отверстии в стене напротив показалась чья-то голова. Это окошечко было больше и расположено ниже, чем в старомодной камере Оке.
Звук тяжелых шагов в коридоре заставил Оке быстро соскочить на пол, но надзиратель уже успел заглянуть в глазок. Скрипнул в замке ключ, и дверь распахнулась.
– В окно смотреть запрещается! Разве вы не прочитали правила? – загрохотал он.
Оке смягчил его гнев, немедленно принявшись изучать первый пункт правил внутреннего распорядка.
«По сигналу подъема заключенный быстро встает, убирает постель, поднимает кровать к стене, одевается и умывает лицо и руки».
А шею что же – запрещено умывать? И что случится, если сначала умоешься, а потом станешь одеваться?
«Во время богослужения заключенный должен соблюдать тишину и спокойствие», – предписывалось далее, но кто-то подправил буквы, и получилось «черт должен соблюдать тишину и спокойствие».
Внезапно с нижнего этажа донесся свисток, затем чей-то голос крикнул:
– Приведите двадцать первого!
Это был номер камеры Оке, и надзирателю пришлось снова отпирать дверь. В коридоре его встретил Боргелин и провел в подвальное помещение.
– Нам нужно посмотреть кое на что, – сказал он, открывая железную дверь, за которой размещался склад.
Здесь висели сотни велосипедов.
– Андерссон может сказать, чей это велосипед? – спросил полицейский, указывая на один из них.
– Это мой собственный.
– Это понятно. Но где он украден?
– Я купил его.
Боргелин никак не реагировал на его ответ и начал изучать велосипед.
– Тонкая работа, ничего не скажешь, хотя лучше уж было не подделывать номер. Сразу заметно.
– Я купил его у Оскарссона, не зная, что он краденый.
– В самом деле? Андерссон может доказать, что купил этот велосипед? – заинтересовался Боргелин.
Оке подумал.
– Это должно быть видно по ведомости зарплаты. Я получил велосипед в рассрочку, и Оскарссон вычитал у меня из жалованья по пятерке каждую неделю.
На этом допрос закончился. Оке вернулся в свою камеру. Прошел час, а то и два в неопределенном ожидании. Затем дверь еще раз открылась, и вошел надзиратель, неся галстук и ремень Оке.
– Вас выпускают. Надеюсь, мы больше здесь не увидимся, – сказал он доброжелательно.
* * *
Радость Оке по поводу того, что его выпустили, омрачилась, как только он пришел домой. Если полиция считала, что вопрос исчерпан, то хозяйка явно придерживалась другого мнения. Она встретила Оке озабоченным и испытующим взглядом:
– Ну и заварили же вы кашу! Сюда приходила полиция, обыскивали комнату и проверяли все велосипеды во дворе. Расспрашивали меня – много ли денег у Андерссона, часто ли он не бывает дома по ночам… – Она остановилась было, чтобы перевести дыхание, но тут же продолжала, не давая Оке времени объясниться. – Прошу Андерссона освободить комнату! Я не хочу, чтобы ко мне приходила полиция. Соседи еще подумают, что я сама в чем-то замешана! – крикнула она сердито и исчезла на кухне.
Оке присел на кровать – обдумать создавшееся положение. Что он станет говорить при поступлении на новую работу? Если он будет правдивым, то нетрудно представить себе, как обернется разговор.
«Где вы работали перед этим?» – таков будет первый, неизбежный вопрос.
«В велосипедном бюро».
«Покажите, пожалуйста, справку».
«У меня нет справки».
«Вот как? Почему же?»
«Хозяин арестован».
«Ах, вот вы в каком бюро работали! Простите, но мы ничем не можем вам помочь».
Единственное, что он может показать, – это старая, истрепанная справка из магазина.
А что, если пойти к Энглюнду, рассказать все и попросить «обновить» справку? Правда, это будет подделка, но ведь ущерба от этого никому не будет.
Оке решил переговорить с Энглюндом сейчас же, не давая себе времени усомниться в исходе своего замысла. Будучи безработным, Оке избегал появляться на Стурторгет, не хотел встречаться с Куртом; позже ему тоже не приходилось там бывать. Все же он ожидал, что на площади все осталось по-старому, как в тот ветреный зимний день, когда он ушел из магазина.
Тем сильнее было разочарование, когда Оке вместо знакомой вывески увидел другую, с надписью «Ремонт обуви».
Владелица табачной лавки по соседству как раз вывешивала у дверей последние новости. Оке быстро проглядел листки. Нет ни слова о раскрытии большой шайки похитителей велосипедов.
– Смотрите! Давненько мы не виделись!
Лавочница узнала Оке и охотно рассказала ему об Энглюнде.
– Он уже давно прогорел…
– Как же это случилось? У него всегда было так много покупателей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97