– Оке Андерссон.
– Минуточку, сейчас подойдет господин Энглюнд.
– Алло… Это Андерссон? Все в порядке – можете приступать к работе. Желательно завтра же с утра.
Завтра же? Оке рассчитывал иметь в запасе несколько дней, чтобы заранее предупредить Хольма об уходе, но если он сейчас заговорит о том, чтобы начать со следующей недели, то Энглюнд, чего доброго, возьмет кого-нибудь другого…
– А в котором часу надо приходить?
– Без четверти восемь. До открытия всегда находятся какие-нибудь дела.
Оке решил, что может с таким же успехом начать укладываться сразу. Только он застегнул свой чемодан, как вошел Хольм:
– Можно получить твои ключи от комнаты и от подъезда?… Спасибо! – Хольм убрал их с улыбкой в карман. – Итак, тебя можно поздравить?
– С чем?
– О, я слышал, ты получил новое место. Ты уж прости мое любопытство, но я всегда прислушиваюсь к твоим телефонным разговорам. Ведь платить за них приходится мне!.. А где ты собираешься ночевать сегодня? – продолжал он с интересом. – Или ты думал оставаться жить здесь?
Оке глотнул, но не мог выдавить из себя ни слова. Его благодетель продолжал улыбаться злой улыбкой, напоминая оскалившуюся овчарку.
– Ну, вон отсюда!
Разъяренный Хольм схватил Оке за руку и вытолкал его за дверь. Чемодан вылетел следом. Он проехал по полу, замок открылся от толчка. Выйдя на улицу, Оке замер было в нерешительности. Затем столь же нерешительно направился в сторону Центрального вокзала.
Когда дежурные в зале ожидания стали подозрительно коситься на него, словно догадываясь, что чемодан всего лишь маскировка, он вернулся к букинистической лавке и прокрался на двор. Хольм забыл спросить запасной ключ от висячего замка на дровяном сарае.
Стараясь не шуметь, Оке вытряхнул стружку из пары упаковочных ящиков и развязал несколько кип старых газет. Бумага защищала от сквозняка, но зато раздражающе шелестела при малейшем движении Оке на импровизированной постели.
«Где ты собираешься ночевать?» Оке снова увидел перед глазами язвительную улыбку Хольма, и вдруг внутри его что-то надломилось. Он затрясся в судорожных рыданиях и… уснул – большой ребенок, убаюканный собственными слезами.
Холодные лапки пробежали по его шее, и он вздрогнул от отвращения, когда проснулся и ощутил прикосновение длинного волочащегося хвоста. Крыса подскочила и улепетнула, стукнувшись по пути об ящик. Оке не мог ее видеть, но по сердитому шипенью понял, что это здоровенная бестия. У него пропало всякое желание спать в таком обществе.
На дворе слышались шаги и голоса, стучали мусорные ящики. Дождавшись, когда уйдут сборщики мусора, Оке распахнул дверь и подбржал к колонке. В трубе долго хрипело и булькало, наконец ударила тугая холодная струя и смыла чувство отвращения и следы слез на липе.
Все выглядело иначе при дневном свете. Кажется, он позабыл, что уже взрослый? Лядно, больше это не повторится. Наконеи-то он свободен и не зависит больше от Хольма! И что бы ни случилось с ним в пользовавшемся плохой славой городском районе между мостами, он больше не вернется сюда, к этим домам, покрашенным в желтый тюремный цвет.
Оставив ключ в замке и ощущая нечто похожее на то волнение, которое охватило его при расставании с Гот-ланлом. когда исчез последний маяк и пароход остался наедине с морем и небом, Оке зашагал с чемоданчиком в руках в Старый город.
Площадь Стурторгет производила такое же мирное впечатление, как и накануне, только из мрачного здания холостяцкой гостиницы на Чёпмангатан появилось несколько типов, словно вышедших прямо из «Людей бездны» Джека Лондона. Одетые в мешковатые, залоснившиеся костюмы, они щурились на Оке мутными, налитыми кровью глазами.
– Что, парень, в путь собрался?
– Будь другом, дай на кофе.
Оке ответил, что у него самого нет на кофе. Похоже было, что они ему не поверили, но один из них произнес все же с сочувствующей улыбкой:
– Разыщи меня как-нибудь в другой раз – может быть, у меня найдется на чашечку.
Было еще только полседьмого. Оке слонялся по переулкам, чтобы убить время, стараясь одновременно запоминать незнакомые названия. Все, что находилось в стороне от больших магистралей, было для него до сих пор неизведанным краем.
Когда он вернулся на площадь, продавец как раз отпирал заднюю дверь магазина.
– Меня зовут Курт, – представился он. – А тебя? Ты что, переезжаешь? – продолжал он расспрашивать, глядя на чемоданчик.
– Это грязное белье, думаю сдать где-нибудь, – соврал Оке.
Жизнь в букинистической лавке сделала его более сдержанным и недоверчивым по отношению к незнакомым людям. Курт повесил шляпу и пальто и надел халат. Он затянул потуже пояс, словно корсет, затем выпятил грудь и расправил плечи наподобие позирующего борца.
– Рассыпь по полу мокрые опилки и подмети, – скомандовал он Оке, а сам вытащил пилку, чтобы закончить отделку своих и без того блестящих ногтей.
Первой покупательницей оказалась тихая старушка, которая спросила битых яиц. Пилка исчезла в кармане, и Курт изобразил на лице сожаление:
– Очень жаль, но как раз сейчас нет. Загляните под вечер… Сегодня к нам пришел новый рассыльный, а новички обычно проявляют большие способности в этом отношении, – закончил он высокомерно.
Он то и дело манерно взмахивал рукой и смотрел на свои часы.
– Опять Ингрид запаздывает. И, как всегда, автобус окажется виноватым. А шеф, конечно, застрянет на полдня в Кларахаллен, очаровывая старых торговок! Сходи-ка в молочную и купи нам что-нибудь на завтрак.
Оке встретил блондинку на площади.
– Я – новый рассыльный, – представился он. – Что тебе купить к кофе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97