И именно здесь, на отцовской земле. Он так никогда и не смог отстроить свою усадьбу, но я еще докажу!
Бабушка улыбнулась горячности Хильдинга, счастливая уже тем, что снова слышит его голос.
– Что же тебе подать на обед? – спросила она растерянно. – У меня дома нет ничего вкусного.
Дядя Хильдинг расхохотался и пожал плечами:
– Что подать? Картошку и камбалу, конечно!
На лице Оке было написано удивление. Вот уж не ждал он, что человек, приехавший из Америки, попросит самой простой еды.
– Не думайте, что я там ел с золотого блюда, – продолжал дядя Хильдинг. – А уж по камбале так просто истосковался!
Он отпер сундук и принялся рыться в нем. Большая стеклянная банка с крупно нарезанным трубочным табаком, пахнущие новой кожей куртки, надушенные журналы на английском языке, несколько кило кофе, сушеные финики и инжир, купленные в Нью-Йорке, и многое другое, чего Оке никогда не видел прежде, заставили разыграться его воображение.
В маленькую комнатку ворвался большой мир, которому было тесно в ее стенах. Дядя Хильдинг озабоченно глялел на игрушки, купленные для маленького племянника.
– Я думал, что у вас тут время стоит на месте, а Оке вон уже какой вытянулся!
– Ничего, ты ведь пойдешь навестить Стена и Марию, – успокоила его бабушка. – Вот и неплохо будет захватить с собой подарки из Америки близнецам.
– Да, в самом деле! У них ведь тоже детишки есть.
Вместо игрушек Оке получил вечную ручку из зеленоватой пластмассы. Пока он восхищался ею, дядя Хильдинг достал футляр из бурой парусины.
– Вот, мать, смотри, сейчас увидишь настоящее охотничье ружье.
Быстрыми движениями он собрал ружье и зарядил магазин. Потом снова открыл его, высыпав на пол золотистые патроны.
– Немало уток пострелял я из него на озере Мичиган! Шесть выстрелов можно сделать без перезарядки.
Бабушка отлично понимала, как это важно для охотника, и внимательно рассматривала замечательное оружие.
– А гангстеров тебе никогда не приходилось встречать? – спросила она. – Я читала в газетах, что там столько убийств и других ужасов происходит…
Дядя Хильдинг весело рассмеялся:
– Простой человек, который не связывается ни с какими шайками, редко когда их видит. Я как-то даже с самим Аль-Капоне поздоровался, не зная, кто он такой.
Бабушка ужаснулась. Это имя она часто встречала в газетах, когда искала новости из города-чудовища, лежащего в центре далекой страны, в которой, наверно, жило больше нурингцев, чем на самом Готланде, если считать потомков самых первых эмигрантов.
– Как же ты мог его встретить?
– А мы строили большой дом в пригороде для одного из его людей. И вот однажды – я как раз заканчивал цементный пол в подвале – вдруг подъезжают несколько человек на «Паккарде» и начинают осматривать стройку. Я не стал к ним особенно приглядываться, но только потом десятник и говорит, что один из них был гангстерский главарь.
– Он хотел поселиться там?
– Нет, после в этом здании открыли публичный дом. Впрочем, несколько лет спустя другая шайка сожгла дом дотла.
Бабушка красноречиво моргнула в сторону Оке, и дядя Хильдинг круто переменил тему разговора.
– Только когда соберешься домой, узнаёшь, сколько готландцев там живет! Все шведские землячества проведали, что я уезжаю, и если бы мне брать с собой все посылки и письма, то пришлось бы отдельный пароход нанимать!
Дядя Хильдинг показал обвязанную красной шелковой лентой картонную коробку. Надпись на коробке, выведенная дрожащей рукой по-английски гласила: «Мистеру Вильгельму Мёрку. Нуринге, Швеция».
– Неужели у Мёрка есть родня в Америке? Он ни разу не говорил об этом! – воскликнула бабушка удивленно.
– Да он и сам об этом, вероятно, не знает. Она ему приходится двоюродной сестрой – маленькая такая, седая, сморщенная старушка. Я ее совершенно случайно встретил в Чикаго. Обрадовалась до слез. Юханна ее зовут, дочь Расмуса Мёрка.
Бабушка принялась усиленно вспоминать.
– Нет, что-то не припомню.
– Это и неудивительно. Она старше вас, мама, а уехала туда, когда ей было всего восемнадцать. Шведский забыла совсем, только – вот забавно! – помнит еще несколько слов староготландского диалекта. Знает, как в Нуринге называют тюленя и севшее на мель судно.
В тот вечер бабушка не скупилась на керосин для лампы, и Оке долго слышал сквозь сон голоса.
– В зале у меня будет дубовая мебель, большой письменный стол и толстый ковер – как ступишь ногой, словно на мох встал!
Дядя Хильдинг представлял себе, как будет выглядеть каждая комната; можно было подумать, что особняк уже стоит готовый на опушке, где он облюбовал себе участок.
– А не трудно будет зимой отапливать такую домину? – беспокоилась бабушка.
– Что вы! В подвале у меня будет большой котел для подогрева воды, от него пойдут трубы по всем комнатам к батареям.
Бабушка соглашалась, что большие удобства трудно себе представить, но были у нее и возражения.
– Так никогда и живого огня не увидишь, – заметила она. глянув печально на старую, закопченную печку.
Дядя Хильдинг перевел разговор на то, какая у нее будет кухня:
– Ни помои, ни воду таскать не надо. Будет и водопровод и канализация, да еще ванная с кафельными стенами.
– И на все это у тебя хватит денег? – спросила бабушка недоверчиво.
Дядя Хильдинг самоуверенно ухмыльнулся:
– Я кое-чего поднакопил за последние годы, а все цементные работы могу сам сделать. Впрочем, может случиться, что у меня появится настоящее состояние, – произнес он доверительно.
– Это как же?
– Есть у меня там хороший друг. Он из Смоланда. Мы выехали из Гётеборга одновременно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97