– Сколько вас было детей в семье, хотелось бы знать? – спросила бабушка задумчиво.
– Пятнадцать, да только одна из сестренок умерла совсем маленькой.
– И все выросли вместе на том хуторке, который снесли несколько лет назад?
Мерк молча кивнул.
– Чем же вы кормились? – продолжала допытываться бабушка.
– Рыбным супом… чем же еще! Утром суп, в обед суп и на ужин суп. А какие выросли крепкие парни и видные девушки на этой пище, скажу не хвастаясь! В хорошие времена по воскресеньям каждому полагалась чашка черного кофе, а отцу в таких случаях подавали на обед мясо. Больше всего он любил тюленину, но на худой конец не отказывался и от вороны.
Оке не мог удержаться от смеха. Ворон есть – надо же придумать!
– Они не так уж плохи на вкус, особенно в марте, – сообщил Мёрк деловито. – Летом, правда, довольно противные.
Поблагодарив за угощение, он стал рыться в большом кошельке с металлическим запором.
– Тебе причитается вознаграждение за выполненное поручение да за дрова, что утром наколол.
Оке покраснел и сказал, что ему ничего не нужно. Брать деньги за услугу соседу – это было не только не принято, но даже неприятно.
– Не отказывайся, возьми ты эти двадцать пять эре, – посоветовала бабушка вполголоса, так, чтобы глуховатый Мерк не слышал. – Не такой уж он бедный, каким кажется. У него и деньги в банке есть, и пенсию он большую получает.
Мерк убрал кошелек и вытащил берестяную табакерку. Изогнув по-особому большой палец, он сделал на руке глубокую ямочку. Затем осторожно насыпал туда основательную порцию нюхательного табаку, поднес к своему большому носу и гулко втянул в ноздрю, не просыпав ни крошки.
– Ты не приходила на молитвенное собрание в школе, – заметил он бабушке, когда церемония была окончена.
– Времени совсем нет – что в будни, что в праздник, – отвечала она уклончиво. – К тому же этот новый священник не очень-то хорошо служит.
Мерк высморкался в черный с красным платок и вздохнул:
– Пожалуй, ты права. Со времени Энбума не было у нас еще настоящего священника. Вот кто умел проповедь читать – никогда не забудешь!
– Зато и детей бедняков умел запугивать! – отрезала бабушка.
Мерк нахмурился и недовольно пожевал губами при нападении на его любимца.
– Он был поборник господа и великий проповедник, как сказано в писании.
– Защитник вдов и сирот! – воскликнула бабушка ему в лад с плохо скрытой язвительностью. – Есть одна вещь, о которой я по-настоящему жалею: это когда я в своей простоте пошла к священнику за советом и помощью против Арениуса и его шайки. Когда умер Янне и зашла речь о наследстве, писарь Улле мне и говорит, что долги, мол, превосходят стоимость всего имущества. Мол, если я немедленно не заплачу двести риксдалеров, которые причитались с Янне за его долю в большой шхуне, на которую Арениус поставил его шкипером, то весь двор с молотка продадут. Вот они до чего добирались! И что же мне сказал Энбум? «Надлежит быть покорным своим богоданным господам и хозяевам», – вот что он сказал.
С тем я и ушла.
Щеки бабушки запылали при воспоминании о прошлых обидах, глаза вспыхнули внезапным гневом:
– Ну, а я господам другую проповедь прочитала! Берите мою землю, говорю я им, берите! Но только вместе с ней берите и детей! Я-то как-нибудь справлюсь сама. Наймусь стряпухой или батрачкой, но детей кормить будете вы!
Бабушка тяжело перевела дыхание.
– Конечно, я не бросила бы ребят, да только Арениус и Улле-писарь сразу по-другому заговорили. Не достался наш двор этому воронью, а с долгами я понемногу расплатилась. Всё до последнего гроша вернула.
Мерк приоткрыл рот, словно хотел возразить что-то. Однако, когда бабушка разойдется, лучше уж было молчать…
Оке сидел на корме лодки и прислушивался к однообразному, унылому скрипу уключин. Тетя Мария гребла легко и быстро; она выглядела заправским рыбаком в старом комбинезоне дяди Стена и в резиновых сапогах. Головной платок был завязан тугим узлом на затылке. С убранными волосами лицо тети Марии стало не по-женски суровым. Впрочем, ветерок все-таки выхватил из-под платка прядь и пощекотал нос тети Марии, заставив ее лицо осветиться улыбкой. Оке тоже чуть улыбнулся. Если бы только тетя Мария смеялась почаще, он быстро преодолел бы чувство отчуждения к ней.
Ноги Оке было закоченели, когда он вошел в воду, чтобы столкнуть лодку с отмели, но теперь кровь опять приливала к коже, неся с собой приятное, чуть покалывающее тепло. Утреннее солнышко энергично сушило промокшие насквозь штаны.
Голый скалистый мыс Архаммарен еще купался в розовом свете зари. Четким силуэтом вырисовывались здания главной усадьбы, рожь покрывала склоны холмов правильными желтыми пятнами. Солнце поднималось все выше, и залив Скальвикен превращался в огромный, отливающий синью металлический диск. Бриз оставлял на его поверхности сверкающие вмятины, в глазах рябило, и было очень трудно заметить поплавок с флажком.
Оке усиленно щурился, стараясь обнаружить квадратик из черной материи, однако тетя Мария опередила его.
– Ну-ка, садись на весла, а я вытяну сеть, – сказала она, меняясь с ним местами.
Одна камбала за другой появлялись из зеленоватой морской толщи, напоминая большие белые хлопья. Некоторым удавалось вырваться на свободу у самой поверхности, и они исчезали, взмахивая плавниками, словно крыльями, но большинство очутилось в лодке.
Улов оказался богатым. Пока тетя Мария и бабушка выбирали камбалу и развешивали сеть для просушки, Оке пришлось заняться чисткой рыбы.
Остро отточенной финкой он без устали отрубал головы и хвосты, не обращая внимания на то, что ободрал себе в кровь пальцы о шершавую, словно наждак, рыбью кожу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97