Остальная часть длинной, узкой кухоньки тонула во мраке. Оке почудилось при свете керосиновой лампы, что ссутулившийся бондарь весь раздулся. Редеющие волосы казались белее и пышнее, и дужка очков важно поблескивала на переносице.
Овальная тень от абажура дотянулась до цветной картинки, выделявшейся ярким пятном на темных засаленных обоях. Картинка изображала большой пароход в гавани, окруженный стаей буксирных катеров.
Фина недавно поскользнулась и сильно поранила ногу; рана никак не заживала, и теперь она с трудом передвигалась, опираясь на палку.
– Плохо мое дело, – ответила она мрачно, когда бабушка справилась о здоровье.
Эрна Лагг приняла тяжелую корзину из рук бабушки. Она страдала ожирением, которое получилось совсем не от хорошей жизни, и смотрела на все усталыми, воспаленными глазами. Однако в этих глазах засветился благодарный огонек, когда бабушка сказала, что принесла хоть и немного, но все-таки это будет получше солонины.
– Что-нибудь слышно от Хильдинга? – спросила Фина.
– Да, только что письмо пришло. Передает всем привет, – сообщила бабушка и не удержалась от того, чтобы не похвастаться полученными деньгами.
– Да-а-а, Штаты – богатая страна, но только с Канадой им не сравняться, – важно заметил Лагг.
Бабушка глядела мимо него, ее глаза были устремлены на изображение эмигрантского судна. Оке угадал, что она смеется про себя над желанием Лагга щегольнуть своими познаниями.
В молодости Лагг ездил в Канаду, это ухудшенное издание Америки к северу от Штатов. Проведя год на работе у прижимистых фермеров, он вернулся в Нуринге без гроша в кармане. Попытка вырваться из нищеты не принесла ему ни богатства, ни славы…
Бенгт и Гюнвор возились с чем-то у плиты, и Оке подошел к ним. Бенгт сделал из птичьей косточки «лягушку» и ждал теперь, когда веревочка начнет раскручиваться и «лягушка» прыгнет.
– Спросим маму, чтобы позволила показать Оке чашки? – предложила Гюнвор.
Получив разрешение Эрны, они потащили Оке в нетопленную чистую половину и зажгли лампу. Здесь царил сыроватый холодок, со стен из черных рамок пристально смотрели большие фотографии. Гюнвор осторожно потянула старинную резную дверцу буфета.
На верхней полке выстроилась в ряд дюжина ярко раскрашенных фарфоровых чашек.
– Папа привез их из Египта, – сообщил Бенгт важно. – Там из таких чашечек пьют густой-густой черный кофе.
– А он не приедет к рождеству? – спросил Оке.
Бенгт промолчал, а бледное личико Гюнвор стало серьезным.
– Нет, он опять ушел в дальнее плавание – в Южную Африку, – ответила она, снимая с полки одну из египетских чашек. – Смотри, какая тонкая и красивая!
Интересно иметь отца, который путешествует по всему свету и приезжает домой с красивыми вещицами, как раз когда этого меньше всего ожидают! Но только пароходы никогда не возвращаются на север ради рождества…
Когда они с бабушкой шли домой через лес, мглистое ночное небо уже перестало озаряться мигающим светом маяка. Стояла глубокая тишина; между темными кронами сосен поблескивали звезды. Только море еще не совсем успокоилось, и с обеих сторон мыса доносился его глухой гул.
– Ветер на снег поворачивает, – заметила бабушка. – Не иначе будет белое рождество.
Оке боялся верить ей. Однако в первый день праздника он проснулся утром от того, что северо-восточный ветер принялся хлестать по окнам колючими ледяными крупинками. Под вечер вьюга сменилась густым снегопадом. Явилась стайка снегирей и уселась на лотке в развилке старой рябины. Синички неохотно потеснились перед важными красногрудыми чужаками.
Интересно, сколько мяса может получиться из одного снегиря? Бенгт похвастал как-то раз, что его старший брат подстрелил целую стаю и они потом зажарили их Фине, когда она лежала больная. Ведь это надо же придумать!
Тетя Мария крикнула Оке, чтобы он не слонялся без дела, а помог привезти дрова на санках. Дядя Стен специально нарубил их за несколько недель до рождества. Дров было столько, что они быстро заполнили дровяные ящики. Весь уголок у печи тоже заняли оранжевые чурки.
От чурок пахло так же хорошо, как от смолистой зеленой елочки, которая стояла еще неукрашенная в своем углу.
Бабушка сновала от кладовки к плите, распаренная и взволнованная.
– Коли станешь отказывать себе во всем, даже когда в доме есть что-нибудь, то так и проголодаешь весь свой век! – шутливо оправдывалась она.
За свою жизнь она наготовила столько вкусного у чужих людей, что ей теперь захотелось показать и дома, на что она способна, когда деньги позволяют немножечко разойтись.
Жаркое шипело на противне в золотистом облачке, на плите вкусно побулькивал большой котел. Оке начал волноваться, что дядя Стен не поспеет вовремя домой, чтобы нарядить елку.
Наконец кто-то затопал под окном, и дверь распахнулась настежь, так что кухонный чад вырвался наружу и расплылся на морозе белым облачком.
– Смотрите, он действительно пришел еще до того, как с елки осыпались все иголки и выкипел котел! – воскликнула бабушка медовым голосом. – В прежние времена люди на рождество сидели дома, а не шатались по соседям за выпивкой.
Дядя Стен только засмеялся и взялся за хлебную корзину.
– Не бойтесь, мама, старик Мандюс не очень-то щедр на спиртное.
Кончив стряпать, бабушка сразу забыла свое недовольство, а при виде сверкающей елки обрадовалась совсем по-детски. Живые огоньки свечей наполнили комнату теплом и светом, отражаясь в глазенках близнецов и множась в темном зеркале оконных стекол.
Оке с любопытством потрогал сверток с рождественским подарком бабушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97