ее гладко причесанные волосы были собраны узлом на затылке. Поначалу она говорила неуверенно, запинаясь, потом голос зазвенел, и на щеках зарделись красные пятна.
– Нуринге давно уже является одним из тех темных углов, о которых говорит священное писание. Но Иисус Христос озарит своим светом и здешние места!
Оке глянул на лампы. Похоже, она говорит правду… Члены секты затянули «Аллилуйя» и «С нами бог» и принялись тяжело вздыхать, пряча лицо в руках. Поначалу это производило смешное впечатление, но по мере того как проповедница входила в экстаз и паства вступала все дружнее, слушатели либо начинали клевать носом, либо заражались настроением молящихся. Но вот проповедница смолкла, и воцарилась напряженная тишина. Лишь негромко потрескивал огонь в печной трубе. Молодая женщина, сидевшая на скамье с самого края, стала тихонько наигрывать на гитаре.
– А сейчас сестра Лизавета споет для нас соло, – объявил мужчина, который накачивал лампы.
У молодой баптистки был красивый профиль, только весь нос покрывали яркие веснушки. На белой шее висела тонкая золотая цепочка с маленьким крестиком. Оке слушал песню с восхищением. Сестра Лизавета пела приятным, задушевным голосом, притом песня привлекала его внимание еще и своим содержанием.
Искал везде я злато,
Я мыслил стать богатым,
Но силы зря затратил –
Ни цента не собрал.
Но я ничуть не потерял:
Я душу спас,
Да, чудом спас!
Земные ж блага
Все – для вас!
Свое сокровище не променяю
На миллионы – так я процветаю!
Так, чего доброго, и дядя Хильдинг никогда не разбогатеет? Может быть, с ним будет там в Америке то же самое, что с золотоискателем из песни?
Салли сидела притихшая, обхватив, незаметно для себя самой, руками одно колено. Когда молитвенное собрание кончилось, она поднялась было, но тут к ней подошла сестра Лизавета:
– Вы не хотите отдать свое юное сердце господу в этот вечер?
Салли вспыхнула и отвела глаза. Последние участники собрания покидали помещение. Не нашлось того маловера, который поддержал бы ее в эту минуту, а горячий призывный голос звучал так убедительно… И вот она пошла, словно лунатик, за проповедницей в заднее помещение, где обычно совершались всякие таинства.
Сестра Юханна уже зажгла две свечи на низенькой скамеечке и положила между ними библию.
– Помолимся за спасение души твоей, дорогое дитя, – сказала сестра Лизавета и преклонила колени вместе с Салли перед импровизированным аналоем.
Она заговорила тихо, почти шепотом, но постепенно молитва вылилась в горячий, бурный поток слов.
– Молись и ты сама, молись! – крикнула сестра Юханна.
Она вперила в Салли мрачный, колючий взор, потрясая яростно сжатыми кулаками над ее склоненной головой.
– Еще сатана не выпустил из своих когтей твою душу! Изгони сатану!
Оке стоял в дверях, совершенно окаменев. На обложке библии поблескивал золотой крестик, колеблющееся пламя свечей рисовало на стенах причудливые тени коленопреклоненных фигур. Чей-то неподвижный взор жег ему затылок.
Оке резко обернулся и увидел толстую, отвислую губу и два лишенных всякого выражения глаза. Они принадлежали жалкому подростку, дурачку от рождения. Он всегда бегал и стучал в окна во время молитвенных собраний и вот теперь, когда в часовне опустело, прокрался внутрь.
Леденящий ужас пронизал Оке. Вот так же будет выглядеть его красавица сестра, когда встанет после этой безумной молитвы! Он хотел оттянуть Салли от скамейки, но только собрался ринуться к ней, как она выдавила из себя несколько слов детской молитвы и залилась слезами.
– Слава тебе, господи! – произнесли баптисты хором, и их голоса разом стали простыми и естественными.
Я душу спас,
Да, чудом спас!
Земные ж блага
Все – для вас!
По пути домой Салли все время напевала; теперь она ничуть не боялась идти через лес.
– Как я счастлива! – воскликнула она и прижала к себе Оке.
Ему все еще было не по себе, и он никак не мог понять поведения сестры. Как она может быть счастлива – она, которая только что так безудержно рыдала?
– Это еще что за шутовство! – воскликнула бабушка сердито, узнав великую новость. – На земле жил только один, кому было дано спасать людей. Книжники и фарисеи велели замучить его… Недолго продлится твое обращение, если только я верно знаю тебя.
Внезапное обращение Салли в баптистскую веру и в самом деле очень скоро вступило в противоречие с ее веселым нравом и жизнелюбием. В морозный субботний вечер неожиданно зашел Ёста.
– Пойдем в клуб трезвенников. Там сегодня танцы, потом любительский спектакль.
Салли заколебалась. Послышался веселый смех бабушки.
– Говорят, что искуситель является в образе черного хвостатого урода. Где же ты спрятал хвост, Ёста?
Он посмотрел с недоумением на них обеих.
– Бабушка глупости говорит. Конечно, я пойду с тобой на танцы, – решительно произнесла Салли, беря его под руку. – Я только переоденусь.
Когда она вышла к ним снова, губы ее были краснее, а брови четче обычного.
Ёста улучил мгновение, когда бабушка отвернулась, и поцеловал Салли.
– Придется тебе ехать на багажнике, раз нет своего велосипеда, – сказал он, вытирая губы платком.
Оке проводил их до дороги. Салли помахала ему на прощанье, затем мелькнуло улыбающееся лицо Ёсты, и они исчезли за поворотом.
Не знал Оке в этот вечер, что видит Ёсту в последний раз…
В понедельник пришел домой дядя Стен. Он вел велосипед по песчаной тропинке так тяжело, словно на нем лежал невидимый груз.
– Ты что – никак, выпил сегодня? – удивилась бабушка.
Лицо дяди Стена совершенно окаменело и взор был спокоен, но голос задрожал, когда он произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97