А я как раз рассчитывала на этих людей как на своих арендаторов. И когда в конце концов помещения опустели, я осталась практически без денег.
Вот уже несколько недель я не была в доме на берегу лагуны. После смерти Ребеки Родина и Свобода перестали мне звонить; я не нуждалась в них совершенно, и, полагаю, они во мне тоже. Было большим облегчением не видеться с семьей. Я жила в своем доме и могла заниматься чем хотела; не надо было делать вид, что я в восторге от бесконечных празднеств. Единственное, что меня беспокоило, – Кинтин. Он бежал с Острова на грани разорения, преследуемый материнским проклятием. Отчаяние могло толкнуть его на какой-нибудь безумный поступок.
Через некоторое время я получила телеграмму из Швейцарии, которая меня успокоила. У Кинтина все хорошо, скоро он вернется домой. Еще через несколько дней я получила от него письмо с подробным описанием всех перипетий его путешествия. Письмо было на удивление нежным, и я до сих пор храню его, несмотря на все то, что случилось позже.
20 августа 1960 года,
Берн, Швейцария.
Дорогая Исабель!
Прошу тебя, прости меня за то беспокойство, которое я причинил тебе неожиданным отъездом в Испанию, и, самое главное, за то, что не давал о себе знать после того, как уехал из Мадрида. Знаю, мое поведение достойно порицания. Но я был так несчастен, что едва отдавал себе отчет в том, что делаю. Неблагодарность моей семьи явилась для меня тяжким ударом. Все эти годы я надрывался, работая на них, а они даже не захотели признать того, что я сделал.
Когда я приехал в Мадрид, то понял, что взял с собой слишком мало денег; их едва хватило, чтобы оплатить номер в гостинице «Пуэрта-делъ-Соль» за неделю. На последние сто долларов, которые у меня оставались, я взял напрокат машину, положил чемодан в багажник и поехал в западном направлении. Долгие часы я добирался до Вальдевердехи, которая находится по направлению к Касересу. Деревня почти обезлюдела. Дома по большей части стоят брошенные, за последние годы множество людей покинуло эти места. Местные жители больше не откармливают свиней и не пасут скот на просторах Эстремадуры Они больше не производят ветчину, а у муниципалитета нет никаких средств. В поисках работы молодежь уезжает в Мадрид и Севилью. И обратно почти никто не возвращается.
Я забыл взять с собой адрес Анхелиты и Кончиты, папиных тетушек, но стоило мне спросить о них первого попавшегося крестьянина, как он погнал свою скотину в нужном мне направлении. Он указал мне на полуразвалившийся, заброшенный дом, совсем не похожий на веселый особнячок с белыми стенами, горшочками герани на окнах и красной черепичной крышей, о котором мне рассказывал Буэнавентура, когда я был маленьким. Я постучал дверным кольцом в старинные двери, мне открыла какая-то старуха. Она была прислугой у моих тетушек много лет назад и теперь жила в одной из комнат задней части дома, где на крыше не было даже водостока. Она сказала, что тетушки давно умерли, а так как в городке у них наследников не было, муниципалитет экспроприировал дом.
Я слушал ее, и сердце у меня сжималось. Не знаю, откуда вдруг взялась эта мысль – остаться там навсегда, обрести убежище в этих стенах, которые помнят рождение папы Я поблагодарил женщину и уныло побрел к площади. Поставил чемодан на землю и сел на тротуар, прислонившись спиной к дереву. В своих намерениях я дошел до последнего пункта, мне больше некуда было идти. И тут зазвонил колокол – совсем рядом высилось мрачноватое здание церкви. Это была очень старая романская церковь, сложенная из того же серого гранита, который Буэнавентура вывозил на Остров для постройки нашего дома много лет назад. Своды дверей, зубцы на крыше, основательная лестница с причудливыми перилами, опорами для которых служат копья, – все выложено из этого камня. Даже семейный пантеон на кладбище в Сан-Хуане из того же гранита. Я встал, подошел к церкви и провел рукой по шероховатой поверхности фасада. Утешение снизошло на меня. Я будто почерпнул силы от этого камня.
И тогда я вспомнил, как Буэнавентура однажды рассказывал мне о монастыре неподалеку, где конкистадоры получали благословение монахов ордена святого Иеронима перед тем, как отправиться завоевывать Новый Свет. Он ездил туда несколько лет подряд и отдыхал там душой. Я снова сел в машину, проехал через горную гряду Сьерра-де-Гвадалупе и нашел монастырь. Он называется монастырь Святой Девы Гвадалупской, покровительницы конкистадоров. Узнав, что я сын Буэнавентуры Мендисабаля, монахи приняли меня с распростертыми объятиями. Они предложили мне остаться с ними так долго, как я пожелаю. Я мог спать в одной из келий и делить с ними пищу в трапезной. Я пробыл там неделю и почувствовал, что раны мои начали заживать. Никогда еще я не был так близок к отцу. Я вспомнил все, чему он учил меня, когда я был ребенком.
Папа всегда говорил, что нет на свете такой задачи, с которой не справился бы любой из Мендисабалей. Однажды ночью я услышал во сне его слова: «Каждый человек – прежде всего сын своих деяний, а потом уже сын своих родителей». Можно быть первым по физике, получить премию по математике, блестяще знать английский язык… Только все эти достижения ничего не стоят по сравнению с тяжелыми испытаниями, выпавшими на долю наших родителей и дедов. Первое серьезное столкновение с жизнью случилось у меня, когда я учился в Колумбийском университете. Я обожал историю и международную политику. Мечтал сделать дипломатическую карьеру, которая позволила бы мне путешествовать и жить интересной жизнью. Когда Буэнавентура узнал об этом, он отказался оплачивать мое обучение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137