Она заговорила так, как говорят, войдя в транс.
– Все покинули тебя: жена, губернатор, друзья, – прошептала она. – У тебя был долгий счастливый брак. Но твой тесть умер и не пожелал, чтобы его похоронили на Острове. Твоя жена не захотела с ним расставаться и увезла его тело на пароходе далеко отсюда. Твоя дочь – свет очей твоих, но она замужем за человеком, которого ты не выносишь. Одиночество может быть очень суровым наказанием, особенно если ты не сделал ничего такого, чтобы заслужить его.
Она умолкла и выпустила его руку. Занавес из черных волос откинулся назад – на Аристидеса смотрели сверкающие, влажные черные глаза. Он так и сидел, уронив голову на грудь.
– Я пришел, потому что хочу покончить с собой, но у меня не хватает смелости, – сказал он дрожащим голосом. – Укажи мне средство, которое поможет старику обрести мужество.
Тоска посмотрела на него с сочувствием. В свои пятьдесят девять лет Аристидес был все еще привлекательным мужчиной, с длинной седой шевелюрой и крепкого сложения.
– Ты всегда был хорошим человеком, – сказала она ему. – Но то, что хорошо для одних, плохо для других, нельзя угодить всем. Твоя ошибка в том, что ты с самого начала не понял, в чем для тебя благо. И все-таки есть у тебя одна возможность, не убивай себя, пока не используешь ее. – И она, положив руку ему на бедро, наклонилась и поцеловала его.
Аристидесу показалось, что его тело растворилось в воздухе, словно дым, поднимающийся из лампады, которая свисала с потолка позади Тоски. И вдруг он почувствовал себя так, будто рядом была Маделейне; он словно вдыхал запах ее духов, похожий на аромат орхидей, чувствовал прикосновение нежного золотистого пушка к своей щеке. Однако Тоска не дала ему времени подумать об этом. Она откинулась на подушки и стала раздеваться. Аристидес не останавливал ее. Тоска разделась и легла рядом с ним. Аристидес повернулся к ней и стал целовать. От нее исходил терпкий аромат земли, густых зарослей кустарника, диких куропаток. Он снял одежду, закрыл глаза и проник в самую глубину ее естества. Когда все кончилось, он в изнеможении откинулся на подушки. Маделейне испарилась, как не бывало. Его больше не мучил ни запах ее духов, ни золотистый пушок.
– Спасибо, Тоска, – сказал он. – Это лучшее средство для Одинокой Души.
Перед его уходом Тоска сказала:
– Твоя целомудренная душа вконец иссушила твое нутро. Что тебе нужно, так это погрузиться на время в пучину греха. Приходи ко мне каждую неделю, – увидишь, как быстро ты пойдешь на поправку.
Тоска оказалась права. После того, как он тридцать семь лет занимался любовью в соответствии с брачными рекомендациями монахинь из монастыря Непорочного Зачатия в Бостоне, любить Тоску было для него освобождением. Впервые в жизни Арриготия чувствовал себя по-настоящему счастливым.
Офицер полиции, который был приставлен к Аристидесу, ходил с ним до дома Тоски. Он ничего не сказал начальству о том, что там происходило, но рассказал все Ребеке. Та была возмущена, узнав, что ее отец живет с какой-то мулаткой. Когда Аристидес пришел навестить ее в доме на берегу лагуны, то сел на террасе в ожидании, что Ребека спустится и побудет с ним, но она так и не появилась. Даже Буэнавентура, уж на что у них были плохие отношения, и тот обошелся с ним лучше. Он находил его приключение с гадалкой весьма живописным и в чем-то оздоровляющим.
– Эта Тоска как раз то, что нужно твоему отцу, – сказал он Ребеке однажды. – Если мужчина еще на что-то способен в постели, значит, скоро он не загнется.
Когда Буэнавентура приходил вечером с работы домой и заставал там Арриготию, который опять явился с визитом, он тоже усаживался на террасе перекинуться с ним словцом. Он спрашивал, как идут дела и не надо ли чем помочь, потом прощался с ним и уходил к себе в комнату принять душ и переодеться. Но если Ребека за чем-нибудь спускалась вниз и оказывалась на террасе, то отворачивалась и проходила мимо, будто он призрак.
Арриготия тяжело переживал разрыв с дочерью. Он был баск, а для басков семья – это главное. У него начались «сдвиги». Он впадал в состояние аффекта и, стоя на углу какой-нибудь улицы Старого Сан-Хуана, произносил монологи все более несуразные.
– Кровь кадетов-националистов республики омыла нашу звезду, которая скоро займет свое место на американском флаге, – говорил он прохожим, которые останавливались его послушать. – Хвала тем американским конгрессменам, которые однажды откажут нам в государственности, чтобы мы стали независимой страной.
Когда Ребека узнала об эксцентричном поведении отца, она стала давить на Буэнавентуру, чтобы тот упрятал его в сумасшедший дом. Буэнавентура какое-то время сопротивлялся, но когда над ним начали насмехаться и говорить, что его тесть похож на нищего, бродит в лохмотьях по улицам Старого Сан-Хуана и говорит глупости на политические темы, другого средства не осталось. Через несколько дней карета скорой помощи с двумя санитарами остановилась около дома Арриготии в Пуэрто-де-Тьерра, чтобы забрать его, но полковника там не оказалось. Его искали по всему городу, но так и не нашли; никто понятия не имел, что с ним могло случиться. Однажды, когда Буэнавентура попал в форт Сан-Кристобаль, чтобы запастись продуктами для американских военных, расквартированных в городе, он обратил внимание на то, что вывеска на доме Тоски исчезла. Соседи сказали ему, что гадалка куда-то переехала несколько дней назад вместе с высоким седовласым мужчиной.
Буэнавентура никогда не рассказывал об этом Ребеке, но когда он слышал, как ее друзья сожалели о «трагической судьбе бедного полковника Арриготии», то кусал губы, чтобы не рассмеяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137