– Столбняк? Оттого, что на банках немного плесени? – переспросил он громко, будучи уверен, что американцы его не понимают. – Скажите повару, что столбняк будет у него и, кроме того, он потеряет работу, если осмелится возводить подобную клевету на товары Мендисабаля.
И когда служанка поставила салатницу на стол, Буэнавентура положил себе на тарелку четыре ложки спаржи, покрытой зеленоватой ряской, и невозмутимо съел все, невзирая на шутки и остроты в свой адрес.
– Так вы говорите – столбняк, Мария? – спросил он служанку, которая дрожала от страха, глядя на него. – Это объеденье, а не столбняк! – А Ребеке сказал: – Спаржа все равно что лук: поел – бежишь мочиться, зато в постели от нее петух столбом стоит!
Ни Ребека, ни американцы салат пробовать не стали, и хорошо сделали, потому что в ту же ночь Ребека отвезла Буэнавентуру в больницу в Аламаресе, где ему сделали промывание желудка по причине острого отравления.

Часть вторая
Первый дом на берегу лагуны
6. Кудесник из Богемии
Ребека и Буэнавентура прожили уже восемь лет, а детей у них все не было. Буэнавентура пребывал в горьком разочаровании: он всегда хотел иметь большую семью; что до Ребеки, ее это совершенно не волновало. Если у них будут дети, она не сможет больше танцевать, а танцев ее натура требовала всегда.
У Ребеки было множество друзей среди артистической публики Сан-Хуана, и она часто приглашала их к себе. По вечерам они сидели в саду у самой лагуны и говорили о поэзии и живописи. Буэнавентура был в курсе этих «артистических суаре», как их называла Ребека, но он всегда был так занят, что не придавал им значения. Он уходил из дома в семь утра и возвращался не раньше восьми вечера – ел, принимал душ и ложился спать. Ребека целыми днями была предоставлена самой себе и делала, что ей вздумается. По утрам она писала стихи, занималась своим любимым балетом в саду у лагуны, а по вечерам ужинала с друзьями.
В 1925 году Буэнавентура решил, что им нужен другой дом, более соответствующий их теперешнему положению. Земля, на которой стоял их скромный домик, была превосходной, а дом совсем нетрудно было снести, чтобы расчистить место для нового здания. Однажды Буэнавентура ехал на своем «паккарде» по авениде Понсе-де-Леон, как вдруг увидел большой особняк, строящийся на холме, в пальмовой роще. Особняк буквально сразил его. Оттуда открывался прекрасный вид: на балконах веяло целебным ветром с Атлантики; веранды, казалось, были перенесены сюда из храмов подернутого туманом Киото; галереи спиралью окружали дом до самого верха так, чтобы ничто не перегораживало внутреннего пространства.
Стены, полускрытые буйной тропической растительностью, украшала мозаика непревзойденного качества, сверкавшая на солнце. Буэнавентура тут же решил: у него будет такой же дом, только еще больше и еще роскошнее.
Он остановил машину, чтобы рассмотреть поближе это произведение искусства. Рабочие сновали туда-сюда, толкая впереди себя тележки с цементом, песком и булыжником, и он спросил у одного из них, где можно найти архитектора. Рабочий указал на мужчину с кудрявыми волосами и нездоровым цветом лица, на плечи которого был накинут черный атласный плащ. Буэнавентура подошел к нему, поздоровался и сказал все, что мог, о том, как прекрасен этот дом, однако мужчина посмотрел на него мрачно и на приветствие не ответил. А потом отошел, бормоча что-то нечленораздельное.
Кинтин занимался историческими исследованиями о личности Милана Павла и даже собирался написать о нем книгу, пока «Мендисабаль и компания» не поглотили его целиком. Павлу было десять лет, когда его семья эмигрировала из Праги в Чикаго; он был сыном чешского плотника. Он не учился архитектуре ни в каком учебном заведении, однако с юных лет был учеником Франка Ллойда Райта – знаменитого основоположника органической архитектуры. Он работал у него чертежником и копировал его проекты, перенося их на огромные листы голубой бумаги. Чикаго в то время был в авангарде архитектурной революции: это было золотое время «школы прерий». Накопив достаточное количество денег, Павел открыл собственное архитектурно-строительное бюро и стал возводить дома по чертежам Райта. Почти все они строились в Уэст-Энде, пригороде Чикаго, где жили обеспеченные иммигранты.
Павел был рисовальщик от Бога; его чертежи и рисунки казались совершенными. К тому же у него была фотографическая память, и он мог воспроизвести проекты своего учителя линия в линию. Его восхищение Райтом было столь безмерно, что превратилось в наваждение. Он почти не ел и не спал. Сам он был не способен создать нечто подобное, но дал бы правую руку на отсечение, что сделает точный рисунок любого из домов маэстро.
Через несколько лет после того, как Павел основал собственную строительную компанию, произошло нечто, в корне изменившее его жизнь. В 1898 году он женился на красавице Марии Штрауб, скрипачке симфонического оркестра Чикаго, семья которой происходила из Богемии. Павел был некрасив и замкнут; лицо покрывали оспины, что делало его похожим на маски из черного гранита на фасадах пражских домов; в общем, вскоре после свадьбы молодая жена завела любовника. Однажды вечером, когда Павел пришел с работы домой раньше обычного, он застал обоих в постели. Сначала он взгрел палкой любовника, затем Марию, а потом спустил ее с лестницы. Павел думал, что убил ее насмерть, и в панике сбежал.
Он покинул Чикаго с набитой копиями чертежной папкой под мышкой и обосновался под чужим именем в Джексонвиле, штат Флорида. Город переживал тогда период больших перемен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137