Руиберрис расстегнул плащ, чтобы продемонстрировать свои грудные мышцы, мы сняли перчатки. У дам не было с собой биноклей, и нам пришлось одолжить им свои. Было ясно, что пятого, самого главного, заезда они не дождутся – и отлично, мы не хотели жертвовать этим удовольствием. Без биноклей, да еще в таком тумане мы ничего не видели и не знали, что происходит, Лали ошиблась и крикнула, что первой пришла та лошадь, которая на самом деле пришла не первой, – она хотела, она так страстно желала, чтобы выиграла лошадь, на которую она поставила свой последний грош. Никто из нас ничего не выиграл, и мы тут же в гневе порвали свои билеты в мелкие клочки. Девушки, правда, немного подождали, надеясь, что кого-нибудь дисквалифицируют и лошади, на которых они ставили, окажутся в числе победителей. Пора было идти в бар возле паддока, проделать в очередной раз тот же путь – туда и обратно, – который мы обычно повторяем на протяжении всех шести заездов: в этом и заключается главное удовольствие – провести в баре полчаса в ожидании очередного заезда, – иногда там случается пережить незабываемые минуты.
– А почему все отменилось? – спросил я Аниту, когда мы уже сидели за столиком и ей принесли кока-колу. Ее шляпка все еще была у меня и порядком мне надоела. – Мне казалось, что речь шла об очень важном деле? К тому же я полагаю, что у вашего шефа все расписано заранее и менять ничего нельзя.
– В принципе да, это так и есть, но у бедняжки так часто бывает депрессия, что иногда ничего другого не остается, как только все отменить. Лучше отменить сразу, чем постоянно откладывать, переносить и передоговариваться.
– Наверное, те, встречи с кем он отменяет, бывают этим очень недовольны? Они, наверное, чувствуют себя задетыми, обиженными? Не бывает дипломатических инцидентов из-за этого?
Она посмотрела на меня строго, поджала накрашенные губки и высокомерно ответила:
– Знаете что, а не пошли бы они все? Он и так делает намного больше того, что должен. Его и так в каждую дыру готовы засунуть. А он ведь один, понимают они это своими дерьмовыми башками? – Она ужасно сквернословила, но кто в наши дни не сквернословит?
– Потому-то его и зовут Единственный? – спросил я. – Вы его именно так зовете? То есть вы так к нему обращаетесь?
Этот вопрос вызвал у нее раздражение. Ей явно не нравилось, что прозвища, употреблявшиеся в самом интимном кругу, становились достоянием посторонних.
– Вы, сеньор Руиберрис де Торрес, слишком много хотите знать. Настоящий Руиберрис де Торрес, сидевший недалеко от нас, инстинктивно вытянул шею, услышав свое имя. Он не знал, о чем мы говорили: Лали оказалась болтушкой, она молола всякую чушь не закрывая рта.
– Я надеюсь, что ваш шеф отменил свое выступление не потому, что у него что-то случилось?
– Нет-нет, с ним все в порядке, постучите по дереву. – И она схватила деревянные зубочистки, которые стояли в фарфоровом стаканчике на стойке бара. – Он просто очень устал, не рассчитал сил. Его постоянно о чем-нибудь просят, а он старается ублажить всех. И спит он плохо в последнее время. Раньше такого не было. И часто кажется подавленным и ко всему безразличным. Может быть, это пройдет, это у него началось не так давно. Он говорит, что, как только он ложится в постель, ему в голову начинают приходить разные мысли, которые не дают ему уснуть. А иногда мысли приходят во сне, и он просыпается.
– Обычная бессонница, – ответил я. – Иногда мысли одолевают так, что их не могут побороть усталость и сон, а если и заснешь, то во сне все равно думаешь.
– Со мной такого никогда не случалось, – сказала Анита. Она и впрямь казалась человеком очень здоровым. Ничего удивительного, что Only the Lonely было приятно видеть ее рядом.
– Но он наверняка что-то принимает? Какое-нибудь снотворное? У него же целый батальон врачей.
– Он пробовал «оазин». Наверное, от слова «оазис». Знаете такое лекарство? (Она, видимо, имела в виду «Oasin Relax».) Но оно очень слабое, почти не действовало. Сейчас ему привезли какие-то капли из Италии, они получше. Не помню, как они называются, «NE» или «EN» – что-то в этом духе. Не знаю, что это название означает. После них он засыпает быстро, но зато просыпается раньше, чем ему положено. Так что никто не знает, сколько все это продлится.
(«Просыпается раньше, чем ему положено», – это прозвучало как-то даже по-матерински.)
– Мне кажется, он упомянул об этом в тот день, когда мы встречались. А о чем он думает, когда не может уснуть? Он рассказывал? Я не хочу сказать, что у него нет забот, но ведь у него их и раньше хватало.
– Он говорит, что думает о себе. Что у него есть сомнения. Нас всех это немного тревожит.
– Сомнения? В чем?
Сеньорита Анита снова вспылила. Она была очень вспыльчивая:
– Сомнения, черт возьми, сомнения! Какая разница, в чем именно! Вам этого мало?
– Да нет, вполне достаточно. Особенно когда речь идет о нем. А что он делает, когда у него бессонница? Работает, чтобы не терять времени зря? Вообще, ему лучше относиться к этому спокойно. Я это знаю, потому что у меня это тоже часто бывает в последние годы.
– Ну да, не хватало только, чтобы он еще и ночью работал! – она произнесла это тем же тоном, каким Only You разговаривал с художником Сегуролой. Анита подражала своему шефу, и это было совершенно естественно. – Он пытается как-то отдохнуть, когда ему не спится. Лежит, чтобы хоть ноги отдыхали, и читает. Или смотрит телевизор, хотя ночью мало каналов работает. Или кости бросает, чтобы это его утомило и он мог уснуть.
– Кости?
– Кости, кости. – И сеньорита Анита потрясла в руке воображаемые кости и подула на них – на счастье, словно мы были в Лас-Вегасе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114