И в эту самую минуту, когда обо мне все забыли, я почувствовал себя значительным человеком – я вспомнил, что унес из дома на улице Конде-де-ла-Симера не три, а четыре вещи: запах, лифчик, пленку и желтую бумажку, телефонный номер на которой был наверняка написан рукой Деана, а не Марты и которая все еще лежала у меня в бумажнике (а тот, в свою очередь, в моем кармане). «Этого Деан уже не вынесет, – подумал я, – он не сможет удержаться, он расскажет, он не позволит подвергнуть сомнению даже то, что его не было в Мадриде. Он скажет: „Кто-то забрал листок с названием моего отеля и номером телефона. Кто-то был у нее той ночью, кто-то видел, как она умирала, и никого не известил, кто-то унес с собой этот листок, потому вы его и не смогли отыскать. Он воспользовался этим номером спустя сутки, позвонил в мою гостиницу и попросил соединить со мной, но, когда я снял трубку, он испугался и ничего мне не сказал. Да и что он мог сказать. Было уже слишком поздно, уже ничего нельзя было изменить. Так же как не могли ничего изменить звонки Феррана и Луисы (они позвонили мне через некоторое время, и от них я узнал наконец, что Марта была мертва весь тот день и всю предшествовавшую ночь. Или не всю ночь, потому что поздно вечером она еще была жива и была не одна). Луиса знает это, она может подтвердить. Это знают все, кроме вас. Смерть Марты была не только ужасной, она была смешной. Ее нашли полураздетую под одеялом. Косметика на ее лице размазалась не только от слез, но и от поцелуев. Мужчина, которого она целовала, наверное, растерялся, пришел в ужас, не знал, что делать. Когда я думаю о том, какие ужасные минуты пережил этот человек, я испытываю радость мести". – Сейчас он все это скажет, – думал я, – и мне не останется ничего другого, как вскочить с места и, прижав к губам салфетку, броситься по направлению к туалету, потому что я этого не выдержу». Я тогда собирался переписать название отеля и номер телефона (отель «Вильбрахам»), я даже вырвал листок из блокнота и вынул ручку из кармана пиджака, а заодно надел пиджак, приблизив тем самым момент своего ухода, и, в конце концов, так и не переписал, а взял ту липкую желтую бумажку с собой. Я сделал это ненамеренно, я не собирался ее красть, я не отдавал себе отчета в том, что делаю, – было много другого, о чем я должен был думать в ту минуту, – когда у тебя есть номер телефона, тебе сразу хочется им воспользоваться. Вот почему на следующий день они ничего не нашли. Луиса, Гильермо, Мария Фернандес Вера, а может быть, еще и соседка, которую я видел тогда в подъезде (та, что была в бежевых перчатках), искали по всему дому, переживали, что не могут сообщить Деану о самом страшном, что могло случиться и что случилось. Все они звонили Феррану и знали, что он тоже понятия не имеет, где его компаньон (подтвержение тому было и на моей пленке: до того, как все случилось, он оставил Марте сообщение, которое я помнил наизусть, как и все остальные сообщения: «Марта, это Ферран. Я знаю, что Деан сегодня улетел в Англию, но я только что обнаружил, что он не оставил мне ни телефона, ни адреса в Лондоне. Не понимаю, как это могло случиться, я просил, чтобы он обязательно оставил мне свои координаты. Тут сейчас такие дела, он мне может понадобиться в любую минуту. Может быть, у тебя есть его телефон? Если он позвонит, скажи, чтобы позвонил мне сразу же, на работу или домой. Это срочно. Спасибо». А она ему не позвонила, и не продиктовала тот телефонный номер, записанный на желтом листке, который тогда еще висел на видном месте, и не передала просьбу Феррана Деану, когда он позвонил после своего замечательного ужина в «Бомбей-Брассери», что возле станции метро «Глочестер-Роуд» (я знаю этот ресторан). По крайней мере, я не помню, чтобы она эту просьбу передавала. Ей тогда, наверное, тоже приходилось думать сразу о многом (тогда она еще думала), а может быть, присутствие двух взаимоисключающих людей (я имею в виду себя и малыша) занимало все ее мысли: нужно было ни на минуту не выпускать из виду ребенка и в то же время проявлять внимание ко мне (только бы не зазвонил телефон, только бы сынишка не раскапризничался!), выпить достаточно вина, чтобы хотеть и стремиться, хотя она еще не знала, хочет этого или нет. Вот почему Деана потом так долго не могли найти. Тельес был прав, он знал, куда больнее ударить. Что делал Деан в Лондоне в те беззаботные часы неведения? Как провел тот день, полагая, что жива та, что уже была мертва? С утра у него были, наверное, деловые встречи (за этим он и ездил), а потом он, может быть, гулял по парку Сент-Джеймс или съездил в Хэмпстед, а то и в Челси. Наверное, купил какой-нибудь подарок Марте. Марта так и не получила этого подарка, который был компенсацией за ожидание, знаком внимания или попыткой заглушить угрызения совести, – он привез его слишком поздно, так что с этим его подарком у нее уже не будет связано никаких воспоминаний, – может быть, они будут у кого-то другого, если Деан решит подарить его кому-нибудь, кто знает о смерти той, кому этот подарок предназначался: своей свояченице Луисе, Марии Фернандес Вера или той соседке в бежевых перчатках, что была на кладбище, или никому: брошку, платье, серьги, платок, сумку, флакон Eau de Guerlain – кто знает, что он выбрал на этот раз. Возможно, Деан поужинал на Слоун-Сквер, недалеко от гостиницы, чтобы не ездить далеко после тяжелого дня, поужинал один, или с коллегами, или со знакомыми, или с друзьями, потом вернулся в свой номер, встал у окна-гильотины и долго смотрел в темноту лондонской ночи – на дома, стоящие напротив, или на окна других номеров отеля (в большинстве окон не горел свет), или на окно комнатки под крышей, где живет чернокожая горничная, которая переодевалась после работы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114