Для любителей такого рода лавки букинистов в Англии – пропыленный и укромный рай, куда вдобавок наведываются самые изысканные джентльмены королевства. Многочисленность и разнообразие таких лавок, несметные богатства их фондов, частое обновление наличествующего товара, невозможность когда-либо исследовать до конца все, что в закромах, скромный по размерам, но мощный и живой рынок, который эти лавки представляют, – все это превращает их в территории, неизменно дарующие находки и награды. За два года охоты и изысканий мне в персты (защищенные от пыли перчатками) попали уникальные драгоценности, и притом за бесценок, например все семнадцать томов первого и единственного полного собрания сказок «Тысячи и одной ночи» в издании сэра Ричарда Френсиса Бертона (более известного среди букинистов как Кэптен Бертон), которое печаталось более века назад ограниченным тиражом в тысячу пронумерованных экземпляров каждого тома только для подписчиков Бертоновского клуба – без права переиздания, разумеется, и внесения дополнений, что и было соблюдено: действительно, этот полнокровный текст Викторианской эпохи никогда не переиздавался полностью, публиковались только избранные сказки либо выходили незаконные издания, откуда, хоть они и притязали на полноту текста, были изъяты все места, которые в те времена считались – или которые жена Бертона сочла – непристойными. Охотник за книгами обречен специализироваться на тех, которые для него – самая вожделенная добыча, ее он вынюхивает с особым усердием, а в то же время неизбежно становится всеядным и легко поддается соблазну, по мере того как им завладевает неуемный вирус собирательства. Так произошло в моем случае, и наряду с тем, что любопытство мое ширилось и распространялось на новые объекты, набралось пять-шесть авторов, которых я решил превратить в постоянную и наиглавнейшую цель моих поисков, причем остановил свой выбор именно на них не столько из желания прочесть их книги и стать обладателем этих книг, сколько потому, что найти их было очень трудно. То были второстепенные авторы, странные, неудачливые, забытые либо так и не оцененные, известные немногим и никогда не переиздающиеся даже у себя на родине; из них наиболее известным и наименее второстепенным (но куда более знаменитым в нашей стране, чем в своей собственной) был уроженец Уэльса Артур Мейчен, этот странный писатель, мастер изысканного стиля и утонченных ужасов, который во время опроса, проведенного среди пятидесяти британских литераторов во время нашей Гражданской войны оказался единственным, кто – возможно, чтобы не войти в противоречие со своим пристрастием к ужасу в самом чистом виде, – публично объявил себя сторонником Франко. Книги его, несмотря на славу автора, в английских подлинниках раздобыть нелегко, а первоиздания, высоко ценимые собирателями, – еще труднее, так что, начиная с определенного момента и ввиду того, что мне не удавалось напасть на след многих его произведений, которых мне недоставало, я предупредил знакомых книгопродавцев, чтобы откладывали для меня его книги, если те им попадутся, и даже чтобы мне их добывали.
Английские букинисты все еще разъезжают по стране: наведываются в обветшалые книжные лавки захолустных городков и затерянных в глуши селений; появляются в деревенских домах, где умер образованный человек, оставивший неграмотное потомство; щедро набавляют цену на убогих местных аукционах; не пропускают ни одной книжной ярмарки (ярмарки эти возникают самопроизвольно и проводятся обычно в таких местах, как пожарное депо, вестибюль гостиницы, где нет постояльцев, или крытая галерея церкви). Постоянно разъезжают, и разузнают, и разнюхивают, а потому есть прямой смысл вести с ними переговоры об интересующей вас книге: вполне вероятно, они ее раздобудут. Среди оксфордских букинистов, с которыми я столько общался, была одна супружеская чета по фамилии Алебастр, внесшая немалый вклад в мое собрание экстравагантных книжек. Лавка у них была маленькая, уютная и темная, простенькая, но жутковатая – смесь приятного места и места ужасов, с красивыми стеллажами из благородных пород древесины, совершенно прогнувшимися под тяжестью тысяч книг и почти невидимыми под томами, впихнутыми в немыслимом беспорядке: книги не столько занимали полки, сколько давили на них и погребали под собою. Супруги, судя по всему, зарабатывали неплохо, потому что в этом затхлом, пыльном и темном помещении, освещавшемся – даже в самые светлые утренние часы – парой светильников под стеклянными абажурами, излучал собственный свет телевизор, и он помогал разглядеть крохотный пятачок подвального помещения и увидеть, что там происходит под единственной мигающей лампочкой, так что для владельцев отпадала необходимость спускаться и подниматься по лестнице, когда возможный покупатель отваживался отправиться туда на изыскания. Складывалось впечатление, что чета эта – словно желая как-то приобщиться к современности, с которой их товар пребывал в таком разладе, – проводит целые дни, созерцая на экране изображение (черно-белое) того, что находится у них под ногами (в цвете), всего в нескольких метрах. Госпожа Алебастр была улыбчивой и властной, с улыбкой из типично английских, такие видишь в кино на физиономии знаменитых душителей, принадлежащих к этой национальности; улыбка эта появляется в тот миг, когда они намечают себе очередную жертву. Дама средних лет, седоватая, с пламенным взором и зубами в коронках; на плечи всегда накидывала розовую шерстяную шаль и, сидя за столом, все время вела записи в гигантской приходно-расходной книге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74