Все, что угодно, лишь бы не жить в этой мерзопакостной стране!
Однако лицо ее омрачилось. И она грустно вымолвила:
– Боюсь, что мы и вовсе пока еще не на земле.
В этот миг Абрахам схватил ее за руку. Юная монашка не стала отнимать руку. Она все твердила:
– На земле ли мы? Он спросил:
– Вы и впрямь сомневаетесь?
Она засмеялась. Он тотчас выпустил ее руку, и они расстались.
Пройдя шагов двадцать, Моум Гравер обернулся. Юная монашка сидела на корточках, высоко подняв колени, в непроницаемой лесной мгле, наполовину скрытая стволами деревьев, рухнувших с крутого горного склона на лесную опушку. Все это он изобразил на своей гравюре.
Глава XII
Мари Эдель шла вверх по тропе, сбегавшей к морю. Она хваталась за кусты, за обнаженные корни, за ветки дрока: взбираться по камням было нелегко. Лиф ее платья промок от пота. И рубашка под грудью – тоже. Лицо лоснилось от испарины под жгучим солнцем. Наконец Мари открыла дверь своего дома. Она уже собралась шагнуть в прохладный сумрак большой комнаты, как вдруг слабо вскрикнула: возле очага стоял незнакомый человек с обезображенным лицом. Он был ужасен на вид.
Он сказал:
– Я знаю, что уродлив.
– Нет-нет, – робко возразила Мари.
– Видите ли, снаружи слишком жарко. Я охотно выпил бы глоток вина, если вам угодно будет оказать мне гостеприимство.
– О, конечно.
– Кто это там? – визгливо крикнула сверху Эстер.
Старуха, некогда промышлявшая мародерством на разбитых кораблях, давным-давно обосновалась в здешней глуши.
– Кто вы? – повторила за нею Мари, разглядывая страшную маску из темной шагреневой кожи, на которой блестели круглые, блестящие, зоркие глаза пришлеца.
– Меня зовут Моум.
Мари ничего на это не сказала. Зайдя в соседнюю каморку, откуда пахнуло сушеными грибами, она вынесла эстамп. Протянула его гостю.
Моум прошептал:
– Наверное, вы купили его у кожевенника?
– У бродячего торговца, – сказала она.
– Ну, называйте его так, если хотите. Ибо торговец этот и был некогда кожевенником.
Моум подошел ближе. Он взял молодую женщину за руки, влажные от пота, и сказал:
– Старый Абрахам приедет сюда до конца месяца. Мы задержались, так как шли через Испанию.
Мари заметила деревянный ящик, стоявший посреди залы. Она спросила:
– Как вам удалось втащить сюда этот короб по нашей тропе?
– Я шел не по тропе, а лесом. Здесь мои медные доски и резцы. Все мое достояние. Мое жалкое сокровище.
Но Мари по-прежнему не спускала глаз с ящика. Тогда Моум подошел к нему, нагнулся, отпер замок. И она увидела медные пластинки, одни новенькие, другие – покрытые патиной. Стало быть, он гравер. Или резчик, как их тогда называли.
– Трудновато будет сыскать вам тут место для ночлега, – сказала Мари.
– Ну, конюшня-то у вас есть, – ответил Моум.
– Нету.
– А сарай?
– Тоже нету.
– Но хлев-то наверняка имеется.
– Да.
– Этого достаточно.
– А помещение для работы?
– Что ему нужно? – крикнула старуха Троньон, выглянув из-под низкой потолочной балки.
– Ничего. Ничего.
Глава XIII
Гравюра сухой иглой, изображающая Мари Эдель.
Мари сидит под деревьями на берегу пруда. Она сняла свои деревянные сабо.
Окунула в воду ноги и шевелит пальцами.
Приподняла выше колен подол платья.
Он видит отражение ее белых ляжек в стоячей воде под нею. Внезапно он видит мерцание воды, отразившееся в ее глазах. Это изображено на гравюре. Это ясно видно. Это видно необыкновенно ясно: она подняла на него глаза, и они мерцают глубоко и нежно. Его охватывает желание. Сейчас он подойдет и сядет рядом с нею.
Глава XIV
Вначале Моум Гравер делал эскизы на синей бумаге кусочком мела. Он без конца спускался к морю. Целые дни проводил у подножия скалы, в грохоте бушующей воды. Тропа, ведущая в Перре, зловонный ил, отмели среди склизких зеленых камней, пышные белые гребни волн, с бешеной силой рвущихся на берег, – все эти образы восторгали его. Голова у него кружилась от ядреного просоленного воздуха. Он был подобен пьянице, что однажды пристрастился к вину да так и погряз в сей пагубной страсти. Вернувшись из Рима, он теперь открывал для себя Атлантику. Первый рисунок, сделанный в Перре и датированный 1651 годом, изображал остров – тоненькую линию суши на линии горизонта. Второй – вздыбленный гребень морской волны. Третий – рыбаков, вытаскивающих сеть на мокрый блестящий песок. Четвертый – сборщика устриц, который тащит за собою свой гребок. Мари Эдель восхищалась всем этим. По наступлении вечера Мари не спускала глаз с огонька лампы, с бликов на медной пластине, с руки Моума, ползущей по рисунку, с лупы, ползущей за рукой, за стальным резцом, наносящим штрихи на металл. Рука Моума действовала уверенно. Ей было хорошо подле него. Мари Эдель любила выпить вечерком. Теперь она пила еще больше. Она засыпала у него на плече, безмолвно восхищаясь им. Он принадлежал к школе тех художников, что изображали в самой изысканной манере вещи, которые большинство людей считало грубыми и вульгарными: нищих, пахарей, собирателей мидий, торговцев крабами, улитками и пятнистым окунем, молодых женщин, снимающих сабо, юных полуодетых девушек за чтением письма или грезами о любви, служанок с утюгом в руке, всевозможные фрукты, спелые или уже подгнившие, – напоминание об осени, объедки на столе, пьяниц, курильщиков табака, игроков в карты, кота, лакающего из оловянной плошки, слепого с поводырем, любовников, сплетенных в самых смелых позах и не подозревающих, что на них смотрят, матерей, кормящих грудью младенцев, философов, погруженных в размышления, повешенных, свечи, тени предметов, людей, справляющих малую или большую нужду, стариков, покойников, коров, жующих свою жвачку или дремлющих в хлеву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18