это знаменитая книга, вышедшая в 1650 году и осужденная Церковью. Персонаж уже немолод. Весь его облик дышит печалью. В лице, скрытом тенью драпировки и каменного навеса, чудится что-то ужасное. Свет из неизвестного источника падает на живот и половой орган, вздыбленный в эрекции». С 1882 года эту гравюру больше никто не видел. Она, без сомнения, была создана после костра, уничтожившего клише и непристойные изображения в мае 1664 года на Сатро dei Fiori. Репродукций с нее не существует.
Глава XXXI
Две самые замечательные гравюры Моума из числа сохранившихся и отпечатанных во множестве экземпляров, это «Святой Иоанн на острове Патмос» и «Геро и Леандр».
Святой Иоанн изображен на вершине горы. Он сидит в тени дерева, прислонясь спиною к скале. Он пишет Апокалипсис. В левой части офорта, сильно вытянутого в ширину, сидит орел; вцепившись когтями в каменный гребень и раскинув царственные крылья, он греется в последних лучах угасающего солнца.
«Геро и Леандр» – гравюра «черной манерой». На верхней площадке готической башни, о которую бьются вздыбленные бурей волны, стоит Геро, почти нагая, с распущенными волосами; наклонясь вперед над бездной и держа в правой руке горящий масляный светильник, она вглядывается во тьму, ища в море своего мертвого возлюбленного, а волны внизу швыряют его оголенный труп с беспомощно закинутой головой, точно изломанную древесную ветвь.
Глава XXXII
Моум верил в Божий суд, но ничуть не надеялся на бессмертие души. Однако, по словам Пуайли, он в бытность свою в Риме часто посещал маленькую и столь необычную церковь Босса d?lia Verita.
Он снимал шляпу и садился.
Иногда он вставал на колени.
И каждый день, даже под проливным дождем, даже в жару, когда душные речные испарения обволакивали дома и деревья, он проходил несколько метров от церкви до моста Фабриция. Тут он спускался на берег, к руинам и волнам. Сидел, прислонясь спиною к шершавому древесному стволу, в тени листвы или развалин, среди уток и гусей, копошившихся в тине, под взглядами коз, и созерцал Тибр с его водоворотами, быстрым течением и брызгами белой пены, летящей на прибрежные камни. Растворялся в его глухом шуме.
Глава XXXIII
Человеческое ухо в сосуде прозрачного стекла… Оно значится в описи вещей, привезенных Моумом в Рим.
Согласно Пуайли, оно фигурирует и среди «восьми экстазов Моума Гравера».
Похоже, это ухо находилось в сундуке на третьем этаже мастерской Моума с 1655-го по 1702 год.
Некий юноша, уроженец Магдебурга, любил одних только мужчин; он взял себе прозвище – Остерер. Его наставником был в Антверпене, около 1640 года, Абрахам Ван Бергхем. Ему пришлось ждать в Канде, в обществе Мари Эдель, пока Абрахам и Моум Гравер, бежавшие от зверств французских солдат, пытались пробраться к ним морем. Во время состязания сплавщиков весною 1651 года на Отии Остерер выступал на стороне горшечников. И, к великой досаде своих противников, он завоевал титул «сухого короля». Тогда сплавщики, не послушав ни кандских старшин, ни моряков, ни сборщиков мидий, ни рыбаков, ни горшечников, ни оловянщиков, договорились отменить результаты борьбы. Они устроили второе состязание, где Остерер «заложил руку» и, конечно, проиграл. «Заложить руку» означает сражаться только одной рукой, в то время как другая привязана за спиною. На воде невозможно действовать одной рукой – стоя в лодке, трудно сохранять равновесие. Но сплавщики твердо положили, что «сухим королем» должен быть только один из них – каждый год и на каждой реке. Эта несправедливость плотогонов и портового начальства Канда ввергла Остерера в такую ярость, что ни Мари Эдель, ни местный трактирщик, ни горшечники, избравшие молодого человека своим предводителем, не смогли его утихомирить.
По реке идет в лодке сплавщик, в руке у него багор, которым он подтаскивает бревна. Эта сцена изображена на серебряной пластинке с подписью: «Meaum. sculps. Апрель. 1665».
Внезапно человек сделал крутой разворот и метнул в Остерера свой багор.
Остерер ловко увернулся.
Услыхав, как трудно дышит сплавщик, он не стал терять времени и убил его.
Остерер всегда сражался на слух.
Трактирщик из Канда обнаружил труп, прибитый течением к мосту, и стал грозить «австрияку», что вызовет английских солдат.
Остерер добрую четверть часа осыпал трактирщика затрещинами. Потом ткнул пальцем в стопку выглаженного белья, лежавшего на столе.
– Где стирали? В мыльне?
– Да, – признался трактирщик, багровый, как пион.
Юный Остерер не желал носить белье, выстиранное в городе. Городские мыльни он называл «мертвецкими», ибо в них набирали воду для обмывания покойников. Остерер считал, что это приносит несчастье. Он отправился в соседнюю деревню, к старьевщику, и обменял вещи, стиранные в Канде, на другие, которые также не пришлись ему по вкусу. Тогда он украл светло-голубую одежду в одном зажиточном доме. А тем временем человек, видевший, как молодой австриец убил сплавщика, ходил за ним по пятам. Он неотрывно следил за Остерером, и все видели, что он следит. Не было ни одной мясной лавки, ни одного дома, ни одного кабачка в окрестных дюнах, куда он не наведался бы с расспросами. Мари Эдель показала австрийцу этого человека, злоумышлявшего против него.
Мари Эдель шепнула Остереру, что надумала одну штуку. Он спросил какую. Она рассказала. Он засмеялся.
Однажды, когда этот негодяй подслушивал, затаясь у двери горшечной мастерской, Остерер, их «сухой король», схватил его и связал. А Мари прибила ему гвоздем ухо к косяку.
Шпион так и остался на месте, скрюченный и пригвожденный к двери. Вся деревня сбежалась поглазеть на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18