Говорил он уверенно и с достоинством. Но самый высокий нацист вдруг зарычал, словно взбесившись, и вломил Биллу прикладом в плечо. Билл упал. Меня грубо схватили за волосы, вытащили из машины и уложили рядышком с Биллом каратэшным ударом ногой в лицо. Ногой, надо отметить, обутой в высокий, подбитый железом ботфорт. Так что нос мне сломали на раз. И еще я заметил, что эти нацисты – все женского пола.
Потом я отрубился, а когда малость очухался и снова начал воспринимать окружающую реальность, сразу же оценил свое незавидное положение: я был полностью голый, стоял, прикованный к стене в каком-то темном подвале, с толстыми проводами, присоединенными к яйцам. Из-под стальной двери в соседнюю камеру сочился свет – вернее, свет не сочился, а мигал синими вспышками. До меня доносился свирепый электрический треск и пронзительные вопли истязаемого бабуина, вот только вопил бабуин с подозрительным шотландским акцентом, от чего меня обуял леденящий ужас. Воздух снова взорвался электрическим треском, за которым последовала очередная порция гаэльского воя. В ноздри ударил едкий запах горящей плоти. Эти нацистские сучки пытали моего кельтского друга. Снова – треск электричества, а потом – тишина. Оглушительная тишина. Я слышал, как бьется кровь у меня в висках: пронзительный белый шум. Мой бешеный пульс отдавался вибрацией по полу.
Сейчас здесь уныло и пыльно, но я уверен, что летом лагерь озарится улыбками и оживет радостным детским смехом. Идеальное место для семейного отдыха. Кейт с Джеймсом тут бы понравилось, да и мне самому, как отцу, было бы даже прикольно рассказать своим детям о том, как старатели намывали золото на время золотой лихорадки.
Стальная дверь распахнулась, и вошли две нацистские стервы – статные, видные девки ростом под шесть футов, в полном гестаповском облачении, с моноклями и дуэльными шрамами. Щелкнув высокими каблуками своих ботфортов, они встали по стойке смирно с двух сторон от двери. Последней вошла ослепительная красотка, тоже в шесть футов ростом. Она натянула резиновые хирургические перчатки и громко щелкнула пальцами. Ее высокие сапоги выбивали зловещую дробь по каменному полу. Офицерская эсэсовская фуражка была лихо сдвинута набекрень. Черная рубаха булла расстегнута до пупа, открывая строгий черный бюстгальтер, украшенный двумя красными свастиками. Она закурила длинную тонкую сигарету, которую достала из стильного серебряного портсигара. В общем, картина ясна. А, ну, да… черные, лоснящиеся чулки и проклепанные кожаные трусики… такие жесткие, прямо хрустящие… у меня на такое всегда вставало… вот и сейчас…
Она подошла ко мне и приподняла мне подбородок набалдашником на рукояти своего хлыста для верховой езды. Я чувствовал запах «Шанели» и озона. У нее были яркие голубые глаза: кислотно-голубые. Она выдохнула сигаретный дым мне в лицо – сквозь влажные порнографические губы.
– Ну что… – сказала она, лаская мне яйца рукой в хирургической перчатке. Мой член, узревший Медузу, обратился в гранит. Она принялась возбуждать меня, игриво водя языком по моему левому соску, а потом вдруг резко отпрянула и рассмеялась. Я завопил – 96 децибел абсолютной агонии, – когда мой член буквально взорвался болью. Искры посыпались, как фейерверк. Голубоглазая стерва взялась за рубильник и увеличила напряжение. Мой член дергался, словно взбесившийся отбойный молоток, яйца стали как два пылающих солнца, готовые вспыхнуть новыми звездами; из глаз у меня били синие молнии.
Она выключила свою адскую машину так же внезапно, как и включила, и я уставился в ужасе на свой дымящийся член, похожий теперь на обуглившуюся сосиску.
– Ну, что, красавчик-шпион, тебе понравилась моя сексуальная игрушечка?
– Я не шпион, тупая ты сука! – я выплюнул ей в лицо сгусток зеленой мокроты. Мне хотелось ее убить. Она хлестнула меня кнутом по измученному обожженному члену и рассмеялась, когда я завопил от боли. Потом она снова включила свою машину, и мой член взорвался двумя синими молниями. – Я, бля, исследователь! Полярник! Я собираюсь спасти… ААААА!.. мир!..
– Ты что, правда, думаешь, что я тебе поверю, мерзавец французский?! Шпион! – Она плюнула мне в лицо и еще увеличила напряжение. Боль была неописуемая.
Теперь нацистская доминатрикс возбудилась уже не на шутку. Она смеялась как безумная и неистово мастурбировала, натирая себе рукой между ног. Я целиком погрузился в себя, пытаясь найти в себе некие сокровенные первобытные силы, чтобы сразиться с этой пронзительной болью, что терзала мои гениталии. Я на удивление быстро взял себя в руки и даже сказал:
– Слушай, детка, выключи свой агрегат, и я покажу тебе, что такое настоящее веселье.
Моя мучительница замерла на секунду, и я уже испугался, что она сейчас психанет – и пипец, но она все-таки выключила машину и уставилась на меня, прищурив свои голубые глаза. В ее взгляде читалось жадное предвкушение, которое заметно смягчило ее жесткие тевтонские черты.
– Ну ты, парень, даешь! – она аж присвистнула от восхищения. – Только что получил в причиндал 2000 вольт и пристаешь ко мне с гнусными предложениями, как будто мы в ночном клубе.
– Котик мой, – продолжал я уверенно. У меня в голове уже почти сложился злодейский план. Нет, все-таки я жутко умный. Иногда сам себе поражаюсь. – Ты глянь на мои татуировки. Я не боюсь боли. Я из Йоркшира, а йоркширцы – крутые ребята, круче всех в Англии.
– Снимите с него кандалы, – велела она двум девицам у двери.
Я ее сделал! Z знает, чего хотят женщины, даже если они сами этого не знают.
– Комманданте Марлен… – протянула с сомнением одна из нацистских сучек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116