Я не знаю, зачем Гимпо понадобилось облегчать свою совесть и раскрывать этот древний секрет именно там, на вершине мира; но его неожиданное признание обернулось поразительными последствиями.
Огонь ревет.
В животе у Билла раскатисто заурчало, и он зычно пернул. Я в жизни не обонял такой жуткой вони. Густой, плотный запах клубился в тесном пространстве типи, витал над нами как какой-нибудь злобный демон – пожиратель детей из Ветхого Завета.
– Ээээ, – протянул Билл. Он явно нервничал. Над его верхней губой выступили бисеринки пота. – Я, я… да, теперь я припоминаю. 1888 год. Восточный Лондон – церковь Хоксмора, Олдгейт, Уайтчепл. Да, Уайтчепл. Нехорошее место, злодейское. Может быть, самое гиблое место во всей викторианской Англии. Я помню их, обитателей этой современной Гоморры, которые жили в непреходящем страхе, в тени утробного ужаса – передо мной и моими ножами…
Вдруг вспоминаем, что сегодня пятое ноября. Ночь Гая Фокса.
– Да ну? – вставил Гимпо, озадаченный напыщенным тоном Билла.
– Да, Гимпо. Ты расслышал все правильно: 1888 год. А точнее, 5 ноября 1888 года. – Заметив недоумение Гимпо, Билл пояснил: – Уолт Уитмен, дубина… листья травы, каждый атом моего тела, и все такое.
Ночь костров и огней. Ночь, что запомнится мне на всю жизнь.
– А, ну да, – сказал Гимпо и снисходительно улыбнулся. Он уже понял, что под воздействием сомнительной магии волшебного самогонного зелья Билл сумел отыскать дорогу в храм своих потусторонних и жутких фантазий.
Пламя потрескивало и плясало в круге из камней, согревая нас зыбким теплом. Вонючка Драммонд продолжал свой рассказ. Он приподнял левую ягодицу и пустил яростного пердуна. Его трясло от возбуждения.
– Столько крови, столько крови. Кто бы мог подумать, что в этой девке окажется столько крови! – воскликнул он, перефразировав Шекспира, и продолжал: – «Миллер корт», номер 13. Гнусная ночь в гнусном городе. Мэриджейн Келли, Паршивка Мэри, как ее все называли, согласилась принять мужчину в полтретьего ночи, в своей грязной убогой каморке. Она пробиралась к себе домой по лабиринтам зловонных проулков, обходя пьяных, валявшихся прямо на тротуаре, и переступая через кучки человеческих испражнений и лужи блевотины. Обычно так поздно она не работала, но высокий шотландский джентльмен предложил ей хорошие деньги. Ее пятилетней дочурке Джемайме давно нужны новые туфельки, а этих денег должно в аккурат хватить и на обувку для дочки, и на бутылку для мамы. Мэри была уже в изрядном подпитии и напевала себе под нос «Только фиалку забрал я на память с матушкиной могилы», популярную в то время песенку.
Шлюха меня не заметила. Я стоял в темном углу, со своим докторским чемоданчиком. Я заглянул в чемоданчик. Свет газовой лампы отразился от остро заточенных лезвий. Уже возбужденный, я пошел вверх по лестнице следом за ней. Она обернулась. «Ой, сэр. Вы меня напугали. Проходите, прошу вас. Надеюсь, вам будет удобно».
Я в жизни не видел такой омерзительной комнаты. Темная, тесная… там все провоняло спермой и луком, крысиным дерьмом и несвежей постелью. Узкая койка, прикроватный столик. Крошечный камин. На стене над кроватью – дешевенькая репродукция «Жены рыбака». «Так чего вы хотели, сэр? В зад через исподнее, вы говорили? Батюшки, сэр, я сначала подумала, что ослышалась. Старушку Мэри еще никто не брал с тыла, да еще не сняв панталон. Весьма необычно, сэр, да, весьма необы…»
Я не дал сучке время закончить. «Вот тебе для начала». Мой нож сверкнул в сумраке. С лезвия сыпались синие искры чистейшего вожделения – вожделения к смерти. Нож перерезал ей горло от уха до уха и дернул мне руку, оцарапав шейные позвонки. Кровь хлынула черной струей и забрызгала противоположную стену. Сучка упала на кровать. Она повалилась на спину. Ноги бесстыдно раскинулись в стороны, демонстрируя грязные панталоны – потаскуха обосралась. Мне вспомнились жутковатые изображения шлюх на картинах Эгона Шиле, где шлюхи похожи на трупы – именно так и смотрелась сейчас моя жертва. Именно так я себя и чувствовал.
– Она – просто шлюха с вонючим лоном и немытыми сиськами. Распутная, мерзостная кровопийца! – закричал я, втыкая свой фленшерный нож в ее левую ягодицу.
Кровь растеклась алым нимбом по серой подушке. Я заглянул в ее мертвые глаза. Теперь, когда я слегка вспотел от возбуждения, я почувствовал, как из разбитого окна тянет холодом. Огонь в камине уже еле теплился, так что я раздел шлюху и сжег ее одежду, чтобы огонь разгорелся, и стало теплее. Потом я достал из своего докторского чемоданчика маленькую сковородку и поставил ее на огонь.
Да, глаза… еще минуту назад в них отражалось все то, за чем я пришел сюда, в эту вонючую комнату. Пришел, дабы исполнить свой долг, свою священную миссию – очистить наш мир от скверны, от этих мерзких созданий, кровососущих вампиров, которые выпивают из нас, мужиков, всю жизнь. Они лишают нас сил, смеются над нами, позорят нас, тратят наши деньги и крадут нашу сперму. Здесь, посреди крысиного дерьма и грязных простыней, посреди похоти и плотного запаха кишечных газов, среди клопов и мандавошек, я увидел в ее гангренозных глазах неподдельный страх. Страх, пляшущий в отблесках отраженного желтого пламени. Прежде чем мой верный нож завершил ее земные страдания, ее рот раскрылся, как рваная рана, показав мне дрожащий мясистый язык, влажное ребристое небо, гнилые зубы. «О, Господи, – выдохнула она. – Это ты, Билл-Потрошитель».
«Хочешь сигару? Вот, угощайся», – сказал я со смехом за миг до того, как мой нож перерезал ей горло.
Я поплотнее задернул шторы и встал на колени рядом с постелью, уже пропитавшейся кровью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116