относятся к ним с материнской заботой и в то же время находят их очень даже сексуальными – собственно, этого им и надо (парням, я имею в виду). Он подходит к бару, говорит что-то барменше, и та смеется. Достает из-под стойки пачку ярко раскрашенных карточек размером восемь на шесть дюймов и отдает их парню.
Я все пытаюсь понять, что такое радио-бинго, и тут Гимпо говорит:
– А можно мы тоже сыграем?
– Да, конечно, – отвечает парень. – Мы сядем к вам за столик, и я покажу, что надо делать. – Они с приятелем пересаживаются к нам. Барменша тоже присоединяется. Она переносит со стойки телефон и ставит его на край стола. Мы сидим с одной стороны стола, они – с другой, напротив нас.
Большинство, я так думаю, знает правила бинго, так что я не буду ничего объяснять. Радио-бинго – это самое обыкновенное бинго, только по радио. Диктор зачитывает номера по-норвежски, наш новый друг переводит их на английский, и если номер есть у кого-то на карточке, он зачеркивает его крестиком. Если у кого-то из радиослушателей выходит полностью зачеркнутый ряд, он звонит в студию, все его поздравляют, зрители в студии ликуют, и игра продолжается.
Он продолжал в том же духе еще часа три. Причем я привел самый лучший фрагмент. Дальше был вообще мрак.
Бинго – штука донельзя скучная, в плане вклада в культуру – вообще никакая, но вот я сижу и играю в бинго, 4 ноября 1992 года, без пяти девять вечера. Очень скоро мы с Z и Гимпо начинаем узнавать норвежские цифры и зачеркиваем номера еще до того, как их переводят на английский.
Голос у ведущего очень даже бодрый. Похоже, он человек веселый. Когда в студию звонят люди, у которых зачеркнут весь ряд, он что-то им говорит, и они смеются. Мы тоже смеемся. Игра продолжается. Z спрашивает у наших новых друзей, они когда-нибудь выигрывали или нет?
– Нет. На Магеройе никто никогда не выигрывал. Играет весь остров. Каждую среду. Но никто никогда не выигрывал.
Наконец, поэтический раж иссяк. Вдохновение повыдохлось. Рагнар повернулся ко мне. Его глаза полыхали, словно лесной пожар. Словно горящий высотный дом.
– Это вершина мира, – сказал он очень серьезно. От него исходила энергия грубой мужской силы. Его трясло, как мухоловку при наплыве мух. Время застыло.
– Бинго! – кричит Гимпо.
Девушка снимает трубку и набирает номер. По радио слышно, как она разговаривает с ведущим. Слышно, как Z бормочет:
– Вот, бля, везучий!
Гимпо, как выясняется, выиграл что-то около трехсот фунтов – на обеспеченную старость, конечно, не хватит, но это хороший знак. Игра позабыта. Кстати, мы даже не знаем, как зовут наших новых друзей.
Да, надо бы познакомиться. Нахального парня с усами зовут Ларс, симпатичную девушку-барменшу – Тунец. А как звали второго парня, я забыл. Ларс предлагает такой вариант: Гимпо возьмет деньги из кассы, а Тунец потом получит его выигрыш. Тунец не против. Она ставит всем пиво за счет заведения. Я спрашиваю у Ларса, чем он занимается – обычная вежливость или божественное вмешательство?
– Ха-ха-ха, – смеется он. – Я смотритель маяка.
– А где твой маяк? – интересуется Z.
– На скале! – смеется Ларс.
– Дайте мне ваш завет, – мертвая тишина, – и обрящете Океан Мудрости!
– Да, но где эта скала? – Z.
– Мой маяк – самый северный в мире.
– То есть это Маяк на Вершине Мира?! – уточняет Z.
Мы с Z глядим друг на друга: мы уже знаем, что это – то самое. Далекие звезды выстраиваются рядами вдоль дрожащих межзвездных лей-линий; Иоанн Богослов въезжает в прикол; Мильтон прозревает, а Бетховен в первый раз слышит завершающие аккорды своей Девятой Симфонии.
Я отдал ему икону Элвиса. Я знал, что это только начало. Мы прошли через Ад и уцелели, смеясь.
Да, божественное вмешательство. MTV идет в жопу. Вот оно: сатори. Мы пришли, куда нужно. Мы нашли, что искали. По крайней мере, нашли человека – хранителя Элвиса. Z отправляет Гимпо в мотель, чтобы он принес икону Короля. Нас с Z лихорадит. Наши мысли и голоса взрываются, как фейерверки над лужайками Белого дома 4 июля. Этот маяк на вершине мира – самый северный в мире, – он и есть тот самый Полюс, к которому мы так стремились. Гордый маяк на скале, прямой и могучий, словно восставший фаллос, он пробивает ночную тьму лучом света. Пусть все карты утеряны, пусть паруса нашей шхуны изорваны в клочья, пусть море бурлит штормовыми волнами и кишит злобными левиафанами – этот луч сильного, чистого света пробивается сквозь черноту и омывает побитый штормами корабль. Он отмечает ту точку в безбрежном бушующем океане, где мы находимся в данный момент, он освещает скрытые опасности, он дает нам надежду, но в то же время и предупреждает, чтобы мы не подходили к нему слишком близко. Да, теперь я готов выйти один на один с Сатаной и сорвать с него маску его величавого блеска. Z говорит, что он знал, что его карты не врут.
Кажется, я отключился.
Хочется написать что-нибудь проникновенное и радостное, наподобие хвалебных гимнов викторианских поэтов. Душа поет и ликует:
Восславим Господа всем миром,
Радуйтесь, радуйтесь, радуйтесь все.
Восславим Господа по всей земле.
Тебе, благой Отец, честь и хвала!
– Один! – проревел Рагнар. – Князь Ада, Царь над миром материи! – Он раскатисто пернул, зловонно и громко, и повалился, словно подрубленный дуб, на залитый блевотиной пол.
Глава одиннадцатая
По ленте Мебиуса, перекручивая бесконечность
(Богоявление номер два)
Гимпо возвращается. Z разворачивает футболку с Боном Скоттом и открывает воистину великолепный лик Элвиса. Каждая пластмассовая жемчужина на инкрустированной раме переливается тысячью оттенков бледно-розового, зеленого и голубого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116