Вроде бы все в порядке: они принимают нас за тех, кто мы есть.
– А кто вы есть? – Голос.
Мы пошли в местный бар, «У Оскара», где Улла устроила нам грандиозное дружески-водочное угощение.
Ресторан называется «У Оскара». Мы там единственные посетители в этот унылый вечер, в понедельник. Меню: сплошная постмодернистская гадость. Человек приезжает в Хельсинки, идет в ресторан с тем расчетом, что ему там предложат чего-нибудь финского, традиционного. А что ему предлагают? Поддельную кухню луизианских болот: суп из стручков бамии, черную фасоль, пирог с раковым мясом и все такое. Но все равно делать нечего. Выбираем, чего заказать из жрачки. Ну, и выпить, естественно: водка, пиво, вино.
Интересно, а почему «У Оскара»? В честь Оскала Уайльда? Оскар – не самое распространенное финское имя, и ни каджунское тоже, если принять во внимание луизианские блюда в меню. В зале играет музыка: «Doors». Большой Джим бормочет что-то насчет прорваться насквозь, на другую сторону. Да, «Дорзы», они такие: сколько бы ты ни твердил себе, что ты их ненавидишь, они все равно продолжают упорно держаться в твоей личной Лучшей Десятке рок-групп всех времен и народов.
А наши с Z души просят «Иммигрантской песни» Led Zeppelin, так что мы забираемся с ногами на стулья и самозабвенное поем рискуя сорвать голос:
– «Они пришли из страны льда и снега, под полуночным солнцем, под песню горячих ключей». – Исполнение завершается истошным воплем, классическим выкриком Роберта Планта.
Разумеется, мы рассказываем Улле и Мулле про цель и смысл нашего паломничества на Север, про звезду, что указывает нам путь, про младенца Иисуса; про Будду, который сидит у себя под деревом, про наши дзенские палки и про икону Элвиса. И тут до меня вдруг доходит, что у нас есть проблема, вернее, пока еще нет, но будет: в моем представлении мы действительно едем на Северный полюс, но Z все повторяет, что мы прибьем нашу икону Элвиса к дереву и сфотографируемся перед ней – трое бесстрашных парней, устремленных на Север. Он даже шутит, что можно вообще никуда не ехать: провести пять дней в Хельсинки, а потом сделать вид, что мы были на Северном полюсе… великая сила воображения и все такое.
Что-то я не врубаюсь. Мы же договорились, что вечером мы выезжаем в Рованиеми. Мы и билеты уже купили. Ну а дальше все просто. Завтра утром мы прибываем в столицу Лапландии, берем в прокате машину и едем на север, на север, на север – до самого Северного-Ледовитого океана. Океан уже должен замерзнуть, а бензина у нас – полный бак, и мы едем дальше. По замерзшему океану. У Гимпо есть компас, так что мы не собьемся с пути. И будем ехать, пока хватит бензина. А когда он закончится, бросим машину и пойдем пешком. Мы будем идти, и идти, и идти – пока не умрем.
Я так думаю, Z напрягает именно этот последний пункт. Кстати, я ничего ему не говорил – ну, насчет героической смерти в сверкающих льдах, – но он, наверное, почувствовал мой настрой и подспудную тягу к смерти; почувствовал и испугался, что меня понесет, и я утащу за собой и их с Гимпо – в безумие и дальше, в смерть. Или, может быть, он надеется, что я проникнусь его идеей насчет прибить Элвиса к одинокой сосне в каком-нибудь дружественном финском лесу – и это спасет всем нам жизнь.
Но вот в чем беда: если я верю во что-то одно, это не значит, что я не могу верить и в прямо противоположное. Очень даже могу. И, как правило, так и бывает. Я уверен, что в этом походе на Север нам нужно дойти до предела, миновать точку невозвращения – и умереть ради нашего дела, чтобы доказать всему миру, что это было такое дело, ради которого стоило умереть; но я также уверен, что наши билеты на обратный рейс в Англию не пропадут, и в воскресенье мы благополучно вернемся домой в Блайти. Я вот о чем: кто-нибудь видел, чтобы медвежонок Руперт в начале очередного рискованного приключения задавался вопросом, как он вернется потом в свой родимый Ореховый лес? Нет, маленький Руперт смело топал навстречу таинственному неизвестному; но он, как и мы, твердо знал, что в конце этой истории он непременно вернется домой, как раз к вечернему чаю с печеньем. Да, я обещал Кейт и Джеймсу, что в воскресенье вечером я буду дома; и я обещал Божественному Духу, что мы… ладно, хватит об этом.
Мулла рекомендует попробовать финский бренди. Финский бренди? В Финляндии не выращивают виноград. Впрочем, я не отказываюсь от предложенного стаканчика. И даже, что характерно, воздерживаюсь от язвительных комментариев.
Эпохальный запой продолжался, и его результаты были поистине великолепными и непредсказуемыми. Реальность и время исчезли. Откуда-то издалека доносилась музыка, тема из «Сумеречной зоны»: дуду дуду, дуду дуду… Я настроился на эту сумеречную волну, выбросил весла за борт и поплыл, смеясь, вниз по течению.
Во время обеда я периодически открываю блокнот и пишу эти заметки. Между глотками красного вина, кусочками утки по-креольски и фрагментами приятной беседы мой рассеянный взгляд то и дело натыкается на этого человека. Да, вот он – здесь. Смотрю ему прямо в глаза. В упор.
На стене прямо напротив нашего столика – большой черно-белый фотопортрет, четыре фута на шесть. Живая легенда рока: Кейт Ричарде.
Водки выпито – до хрена. Ага. Похоже, я знаю этого чела, что пьет в одиночку у барной стойки. Не человек, а ходячий скелет. Сидит, сгорбившись над бутылкой бурбона «Rebel Yell», с затуманенными глазами и трехдневной щетиной на морде. Черные волосы торчат во все стороны, сам бледный, что твой мертвец, щеки впалые, а рот наводит на мысли о заброшенном кладбище с покосившимися и поломанными надгробиями. От него пахнет несвежим дыханием и героином, и, в общем и целом, он напоминает измученного графа Дракулу в тяжком похмелье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116