Довольно прилично играла в бридж, а ее манера поведения за карточным столом была безукоризненна. Но стоило ей войти в контакт с представительницей своего пола, как в атмосфере тотчас возникало предчувствие грозы. Она обладала поистине уникальным талантом возбуждать вражду.
Неважно, был ли объект ее внимания человеком толстокожим или чувствительным, вспыльчивым или уравновешенным, миссис Пентерби умудрялась добиваться своего. Она не прощала слабости, старалась как можно больнее уязвить, гасила восторги, в споре бывала обыкновенно права, а если и не права, то каким-то образом ухитрялась сделать так, чтобы выставить своего оппонента человеком глупым и самоуверенным. Она делала (и говорила) ужасные вещи с самым невинным видом и говорила (и делала) невинные вещи так, что это было ужасно. Коротко говоря, все женщины единодушно сходились в том, что она является лицом нежелательным.
Не было и речи о том, чтобы кто-то принял чью-то сторону, как предсказывал майор. Напротив, неприязнь к миссис Пентерби сплотила остальных женщин, и не раз готовая было начаться ссора быстро гасла ввиду того, что она слишком явно и злонамеренно пыталась разжечь ее. Больше всего ее соперниц раздражало то, что она вполне успешно принимает вид безмятежного спокойствия, когда им уже трудно сдерживаться. Свои самые язвительные замечания она произносила тоном, каким в метро объявляют, что следующая остановка – Бромптон-роуд: ровным, безучастным тоном человека, который знает, что прав, но совершенно равнодушен к тому, что он провозглашает. Как-то миссис Вэл Гвептон, которую Бог не наградил смиренным нравом, вышла из себя и довольно коротко, но выразительна высказала ей все, что о ней думает. Объект этого долго готовившегося нападения терпеливо выждал, покуда стихнет буря и улягутся страсти, а потом тихо заметил вышедшей из себя женщине:
– А теперь, моя дорогая миссис Гвептон, позвольте мне сказать вам то, что я хотела сказать в последние две-три минуты, только вы не давали мне возможности сделать это. У вас слева выпала шпилька. Вам, женщинам с редкими волосами, трудно удержать шпильки в прическе.
– Ну что с ней поделаешь? – говорила впоследствии миссис Вэл Гвептон, обращаясь к сочувствующей аудитории.
Реджи, разумеется, неоднократно намекали на то, сколь непопулярна эта вызывающая всеобщее раздражение личность. Невестка открыто пыталась убедить его в том, что это просто чудовищный человек. Реджи слушал ее с легким сожалением, с каким воспринимают известие о землетрясении в Боливии или неурожае в Восточном Туркестане: события эти происходят так далеко, что можно запросто убедить себя в том, будто они и вовсе не происходили.
– Эта женщина имеет над ним какую-то власть, – мрачно высказала свое мнение его невестка. – Либо она помогает финансировать этот спектакль и злоупотребляет этим обстоятельством, либо, да простит его Всевышний, он испытывает к ней какую-то безрассудную страсть. С мужчинами такое бывает.
События меж тем разворачивались таким образом, что о наступлении кризиса говорить не приходилось. Миссис Пентерби, как источник всеобщего недовольства, распространила свое влияние на столь большой территории, что ни одна из женщин не осмеливалась встать и объявить о своем решительном отказе жить с ней в одном доме еще неделю. Всеобщая трагедия – не трагедия одного человека. Какое-то утешение женщины находили лишь в том, что сравнивали, кому какая нанесена обида. У невестки Реджи был еще и дополнительный интерес, состоявший в том, что она пыталась выявить природу этой связи, препятствовавшей ему высказать свое суровое суждение относительно длинного списка черных дел миссис Пентерби. Из того, как он вел себя по отношению к ней на людях, мало что можно было заключить, но он упорно оставался невозмутим, когда что-то говорили про нее за глаза.
За единственным исключением – миссис Пентерби, оказавшейся фигурой непопулярной, первая попытка претворить в жизнь замысел увенчалась успехом и не возникло трудностей по поводу того, чтобы вновь постараться осуществить его на тех же принципах и провести зимнюю сессию. Вышло так, что в этот раз не смогла прибыть большая часть женщин и двое-трое мужчин, но Реджи далеко рассчитал вперед и пригласил новых людей в качестве «свежей крови». Следующий съезд по количеству гостей должен был превзойти первый.
– Мне так жаль, что я не смогу приехать зимой, – сказала Реджи его невестка. – Надо ведь побывать у наших родственников в Ирландии; мы так часто им отказывали. Просто стыдно! В следующий раз у тебя никого не будет из этих женщин?
– Никого, кроме миссис Пентерби, – скромно заметил Реджи.
– Миссис Пентерби! Но, Реджи, ты же не настолько глуп, чтобы снова приглашать эту женщину! Как и в этот раз, она восстановит против себя всех женщин. Что это за тайные узы, которыми она держит тебя?
– Она незаменима, – ответил Реджи. – И служит центром всеобщего притяжения.
– Она… как ты сказал? – открыла от изумления рот его невестка.
– Я специально внедрил ее среди гостей, чтобы она принимала все попытки затеять ссору, которые в противном случае распространились бы среди женщин во всех направлениях. Мне не нужны были советы и предупреждения многочисленных друзей, я и сам предвидел, что мы не сможем и полгода поддерживать тесные дружеские отношения без того, чтобы кто-то с кем-то не повздорил. Вот я и решил, что лучше будет ограничить распространение этого процесса и не дать ему развиваться. Я, разумеется, рассказал ей обо всем. О вас она не имела ни малейшего представления, и, поскольку вам даже неизвестно ее настоящее имя, она вовсе не возражала, чтобы ее для пользы дела возненавидели.
1 2 3