– А ты что ж, опять дружбой с Москвой бредишь, лапушка?
– С ней нам надо шагать. Неужли не пристал еще от гордыни? Неужли впрямь думаешь осилить Дмитрия?
– Аль я глупее его?
– Умом Господь тебя не обидел. Только душа в тебе холодная. А все оттого, что нет возле тебя людей, кои в избытке возле Дмитрия. Только на свой ум надеешься, а ведь у других он тоже водится.
Скрестив руки на груди, княгиня, стоя перед мужем, спросила:
– Зачем Нюхтин на Клязьме был?
– Я посылал. Надобно было мне узнать, у кого Дмитрий мечи закупает.
– Будто сам не знаешь, у кого мечи покупает? – засмеявшись, спросила княгиня.
– Чего привязалась? – Князь хотел обнять жену, но та сказала шепотом:
– Не тронь меня! – Помолчав, строго спросила: – Что обещал, когда под венец вел?
– Помню! Обещал ничего не утаивать от тебя!
Недовольный князь, решив прервать неприятный разговор, направился к двери, но княгиня остановила его вопросом, от которого он вздрогнул:
– Какой интерес возымел Мамай к житью митрополита?
– Кто сказал?
– Сам Мамаев гонец. В мед ему репейный сок подмешала, вот он и разболтался. Только вот не поняла я, зачем Мамаю владыка понадобился.
– Истинно, лапушка, мне татарин об этом слова не сказал.
– Лжешь! Все равно скажешь всю правду.
Князь в смятении вышел из опочивальни.

Глава четвертая

1

Всесословная Русь, истово молясь, теплила лампады и восковые свечи перед иконами. Молясь, она верила, что теплом их огоньков согреет сердца святых, задобрит, обратит на себя внимание и с их помощью вымолит себе заступничество от всех напастей. Заступничество той неведомой силы, которую Церковь славит звоном колоколов, величая ее пугающими словами – Господь Всемогущий.
Что порождало на Руси неудержимое стремление к отшельничеству? Конечно, только отчаяние от неизживного людского страдания. Утеряв последнюю надежду на житейский покой и желая хотя бы сохранить мечту о нем, люди уходили в лесную глухомань и в скитах обретали наконец мнимый покой, желанный покой одинокой беседой с Богом.
Жизнь монастыря началась с кельи, срубленной для душевного покоя боярским сыном Варфоломеем, ставшим в монашестве Сергием, а в людском сознании всея Руси с величанием Радонежский…
Монастыри правили Русью властью Церкви. В XIV веке по Великой Руси прошла народная молва про монастырь Святой Троицы. Он стоял деревянной крепостью всего в пятидесяти четырех верстах от Москвы, во власти заповедных радонежских лесов, на холме по прозванию Маковец, обжатом с трех сторон речкой Кончурой с притоками.

2

Августовская ночь.
Небо в густых облаках. Обломок луны, похожий на полуприкрытый глаз филина, то утонет в них, а то, появившись вновь, засветится серебром, щедро раскидывая по угодьям монастыря тени с расплывчатыми диковинными очертаниями.
Ночной покой в монастыре. На стенах его покой стерегут дозорные.
Августовская ночь, льется с небес свет, напоминающий по цвету пепел…
Вскоре после полуночи монастырский вратарь, ветхий годами, разморенный дремотой, приняв благословение от игумена Сергия, выпустил его из монастырской ограды на волю в лесную пучину в сопровождении медведя, на этот раз не ударил в колокол, не подал весть дозорным, поняв, что он ушел на привычную беседу с лесной мудростью, а не в Москву, так как не было с ним неизменного спутника инока Пересвета.
Отец Сергий прозван народом при жизни Радонежским святителем. Живая легенда Руси о человеческой мудрости. Скупой на слова монах поднят народной молвой превыше митрополита.
За что ему оказана такая честь? За что исстрадавшийся народ, запуганный гневом Божьим, оплетенный паутиной суеверий, отдал Сергию свои светлые помыслы и надежды на спасение себя от всех извечных бед? Почему именно в нем узрели люди того, кому под силу сказать им заветное слово? Только за то ему такая слава, что именно отец Сергий первым подал голос, прозвучавший как набат, и сказал то заветное слово, поведал, как простому люду обрести силу, чтобы Русь смогла жить без ярма.
Слова отца Сергия прозвучали с амвона основанного им монастыря и стоустой молвой разнесены по Руси, услышаны митрополитом Алексием, узаконены им истиной и внушены князю Дмитрию.
Нет доступа свету ущербной луны в лесные дебри. Отец Сергий идет во мгле следом за зверем, не видя медведя, но слыша его дыхание и отфыркивание. Медвежонка шесть лет назад принес игумену бортник, а Сергий выпестовал в звере собачью преданность. Под лапами медведя похрустывают валежины. Босые ноги Сергия ступают бесшумно по хвойному пружинистому настилу.
Лесная мгла Сергию не помеха. Путь знаком и ведет к месту на берегу заводы речки Кончуры, где сорок два года назад он со старшим братом Стефаном, иноком Хотьково-Покровского монастыря, запалили первый костер, выбирая место для кельи.
На этот раз пришел в лес, чтобы осмыслить в который уж раз увиденный сон. В памяти он ясен. Чистое поле с редкими ракитами. Ковыльная трава по пояс человеку. Река с пологими берегами. Татарские полчища на ее берегу, и наносит ветер от них дух конского пота. Возле лесной стены – ратные силы Руси, впереди которых на коне возвышается князь Москвы Дмитрий, а возле него с одной стороны – Сергий, с крестом в руке, а с другой – митрополит Алексий. Вдруг слышится свист певучей стрелы, вонзается она в грудь митрополита, и старец замертво падает на землю. Сергий с князем склоняются над ним, тут сну конец.
Пробудившись, Сергий вышел из кельи и лунной ночью направился в лес, к его покою, чтобы самому обрести покой и понять смысл сна, который настойчиво снился ему то в темную, то в дождливую, то в ветреную ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20