X. Радость и горе
Франк и Мария, оставшись одни, долго не могли опомниться от последних слов цыганки. Франк знал давно, что любит Марию не любовью брата, но бедная девушка в первый раз ясно читала в своем сердце, и ей стало страшно за свою будущность. Она не смела взглянуть на своего спутника, боялась взять его руку и не знала, что сказать. Франк опомнился первый и проговорил тихо:
– Пойдем, Мария… скоро будет светло… до гостиницы не близко. Возьми мою руку… тебе будет легче идти.
– Не надо, – прошептала девушка и пошла возле Франка.
Долго оба молчали, обдумывая свое положение, наконец Мария сказала с необыкновенной твердостью:
– Выслушай меня, Франк… Жуанита отгадала, что я люблю тебя больше, чем брата; вижу, что и ты отвечаешь мне тем же. Но разве мы можем быть счастливы? Я – невеста твоего друга, дала слово без принуждения и не могу взять его обратно. Если бы я могла поступить в монастырь, это было бы мне утешением, но тогда надобно будет сказать причину этого отцу, а я никогда не решусь на это. Итак, мой милый Франк, останься моим братом. Скрывай твою любовь, как я буду скрывать свою, и станем жить для других.
– Но это ужасно, – вскричал Франк. – За что мне суждено такое несчастье? У всякого есть родные, имя, дом, у меня нет ничего, и я должен сверх того отказаться от твоей любви! Лучше не жить совсем.
– Успокойся, Франк, и не ропщи. Разве я тоже не страдаю? Можно найти счастье и в исполнении своих обязанностей. Ты найдешь развлечение в войне, в политике, в перемене места, а я буду покорной женой твоего друга, благодетеля… Теперь никогда, ни слова больше о любви, я этого требую… я прошу тебя, брат мой!
– Повинуюсь тебе, сестра моя. Я передам тебя графу, и больше ты не услышишь обо мне.
– Отчего же ты не свезешь меня в Амерсфорт к матушке? Как давно я не видала ее.
Франк остановился. Он знал о смерти Марты, но боялся поразить дочь страшной вестью, и особенно в то время, когда ей нужны были все ее силы. Притом эта кончина не дозволяла скорой свадьбы Марии, которая могла удалиться на время в монастырь, как желала этого. Эти мысли мучили и радовали молодого человека, но он все-таки не хотел объявить дочери о ее потере.
– Что ты молчишь, Франк? – спросила девушка с беспокойством. – Я тебя спрашиваю, зачем ты не отвезешь меня домой? Разве в Амерсфорте все еще стоит Черная Шайка?
– Да, – отвечал отрывисто молодой человек, – я свезу тебя в Дурстед, там есть женский монастырь, безопасный от всех нападений, ты там дождешься своего отца.
И видя, что Мария хочет его расспрашивать, он прибавил:
– Пойдем скорее; перестань говорить. Твой голос расстраивает меня и заставляет забыть, что я должен быть только твоим братом. Не лишай меня твердости.
– А скоро мы дойдем до гостиницы, где ты оставил лошадь?
– Скоро; разве ты устала? Дай, я понесу тебя.
И, не дождавшись ответа, он быстро схватил на руки драгоценную ношу и почти побежал с ней по дороге, зная, что это может быть последние счастливые минуты его жизни.
Мария не сопротивлялась, только чудные ее глаза обратились к небу, на котором разлилась заря, и она тихо шептала молитву, чтобы Бог спас ее от собственного сердца. Перед страстным Перолио девушка была смелее и хладнокровнее, и готова была защищаться, но каждое слово Франка трогала ее и лишало всех сил. Она предвидела, что если путешествие их продлится, оба они погибнут, и им нельзя уже будет вернуться к отцу. В эту минуту даже скитальческая жизнь с Франком казалась ей раем, и она готова была для него забыть все. Но мысль о Боге, о матери, строгие правила, внушенные ей патером ван Эмсом, удержали ее на краю бездны; молитва подкрепила ее и она сказала Франку:
– Отпусти меня, брат, я могу идти сама… притом уже светло, могут встретиться люди.
– Так что же? Нас здесь никто не знает, позволь мне донести тебя до гостиницы.
– Нет, Франк, ты забываешь наш уговор, нам навстречу идет какой-то человек; ради Бога, оставь меня.
Франк опустил на землю Марию, проклиная в душе раннего путешественника, но в эту минуту она вскрикнула и побежала вперед, как безумная. Хотя путешественник был еще далеко и шел с опущенной головой, но молодая девушка скорее сердцем, чем глазами узнала своего отца и бросилась к нему навстречу. Скоро и Франк узнал Вальтера и подошел к нему в ту минуту, как Мария от радости лишилась чувств. К счастью, трактир был уже в нескольких шагах и ее перенесли туда. Обморок был не продолжителен и, раскрыв глаза, Мария опять бросилась обнимать отца, рассказывая ему несвязно, как ее спасли Франк и Жуанита, и как она счастлива, что опять увидится с доброй матушкой.
При этих словах Вальтер и Франк переглянулись, потому что ни один не хотел решиться объявить ей о смерти матери. Заметив печальное выражение отца, Мария вдруг страшно побледнела, прижала руки к сильно бьющемуся сердцу и сказала раздирающим голосом:
– Боже! Какое испытание! Батюшка, отчего вы мне ничего не говорите о матушке. Где она? Что с ней?
Вальтер зарыдал, закрыв лицо руками, а Франк сказал со слезами:
– Матушка молится за нас на небе. Будь тверда, Мария… тебе надобно утешать отца.
Но Мария оставалась неподвижна и бледна как статуя. Она не могла плакать, а между тем страдала так сильно, что жаль было смотреть на нее. Вальтер, забыв собственное горе, бросился к ней.
– Опомнись, Мария… молись. Марта, умирая, благословила тебя; она приказала тебе жить…
– Я буду… жить… для вас… – прошептала бедная девушка, измученная столькими волнениями. Удивительно, как она могла перенести столько горя, привыкшая к тихой домашней жизни, к семейным радостям. Если бы год тому назад, кто-нибудь сказал ей, что она будет героиней стольких приключений, что ее будут несколько раз похищать, что она убежит ночью и будет скитаться по дорогам, – она приняла бы все это за страшный сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114