Мэгги невольно вспомнила слова матери: «Конечно, в больнице попадались женщины, кричавшие во время родов, – рассказывала она Сью, когда та готовилась родить Джанет, – но все они принадлежали к низшим слоям общества».
Мэгги всегда с нетерпением ждала выходных, когда можно было покататься на лошадях вместе с другими представителями дипломатического корпуса, проехаться по акациевым аллеям и по полям на краю пушты. Обычно делали остановку на лугу, конюхи принимали лошадей, а тем временем в железных котелках на открытом огне бурлил гуляш. Отдыхающие усаживались на тюки сена и пили из пластиковых стаканчиков поданное им белое вино.
Наверное, так бывало в Индии во времена британского господства, думала Мэгги. Она была не особенно искусной наездницей, но ей всегда давали смирную кобылу, которая спокойно ждала, пока Мэгги вскарабкается в седло, и позволяла себе лишь легкий галоп. Иногда Джереми составлял жене компанию. В юности он часто ездил верхом на охоту и на конных прогулках всегда обгонял Мэгги, оставляя ее далеко позади. Мощные ноги его жеребца вздымали облако пыли. А зимой они катались на санях по заснеженным равнинам, укрыв ноги мехом и согреваясь обжигающей горло палинкой.
Супруги жили в Буде, в простом удобном доме с большим садом, где могли бы резвиться их дети в компании золотистых ретриверов – если бы только Мэгги была способна иметь детей. Она всю себя посвятила попыткам зачать ребенка, время от времени пребывая в счастливой уверенности, что задуманное исполнилось – пока снова не приходили месячные, разбивая надежды.
Зимы были долгие, снежные, и весь город в это время почему-то становился коричневым. Мэгги искренне полагала, что именно коричневый настоящий цвет коммунизма, а вовсе не серый: коричневый снег под голыми коричневыми ветвями облетевших деревьев, проникавший повсюду запах бурого угля и бурый смог, коричневые шторы и темно-коричневая деревянная мебель в немногочисленных гостиницах для иностранцев.
Затем стали пробиваться первые ростки демократии. Мэгги и Джереми еще были в Венгрии, когда рухнула Берлинская стена и на улицу высыпали толпы людей со свечами, когда стали срывать с фасадов зданий красные звезды и начались торжественные перезахоронения героев восстания 1956 года. То было волнующее, веселое время, и письма Мэгги домой были пропитаны неподдельным энтузиазмом – впервые она ощущала, что присутствует при исторических событиях. Они с Джереми разделяли чувства друг друга, и тот период был одним из счастливейших в их совместной жизни. Она и вообразить себе не могла тогда, что их идиллии угрожала Илонка.
Мэгги хорошо помнила Илонку. В то время всех работников посольства тщательно проверяли – как британская секретная служба, так и тайная полиция Венгрии. Гизинени, которая готовила пищу и убирала в их доме, была милой, доброй женщиной, но это не мешало ей периодически просматривать содержимое мусорного ведра и следить за каждым шагом хозяев. Дипломатам рекомендовали не оставлять на столах никаких финансовых документов и не путешествовать отдельно от супругов. Телефон издавал подозрительные звуки при каждом снятии трубки.
Илонка, однако, сумела добиться немалых успехов – ей доверили массировать упругие мышцы сотрудников посольства и делать педикюр их женам. Она приходила каждую среду, после обеда, и сконфуженно стояла на пороге с пакетом, наполненным профессиональными принадлежностями. Потом снимала пальто и меховую шапку и аккуратно ставила ботинки у двери. Она обычно приносила с собой домашние тапочки.
Джереми отправлялся в спальню для массажа, облегчавшего боли в спине; затем Илонка делала ему маникюр, приводя в безупречный вид его розовые овальные ногти. Иногда Мэгги баловалась педикюром – у нее сильно уставали ноги от бесконечного стояния на официальных приемах. Она всегда приглашала Илонку на рождественское угощение для прислуги и оставляла ей под елкой подарок. Венгры никогда не открывали подарки в присутствии дарящего – они аккуратно клали их в сумку, вежливо благодарили и потом больше не упоминали о них. У Мэгги при этом оставались неприятные сомнения – понравился ли ее подарок, не был ли он слишком дорогим или слишком дешевым…
Как теперь выяснилось, Илонка была совсем не такой застенчивой, какой казалась. Сеансы массажа постепенно переросли в сексуальные подвиги – жар, которым были пронизаны их с Джереми встречи, не удалось спрятать даже за сухим и до крайности прозаичным стилем изложения, свойственным мужу Мэгги. Помимо этого, они встречались у нее дома, в маленькой квартирке, в отсутствие мужа, и даже сам Джереми удивлялся тому, какое немыслимое наслаждение доставляли ему ее проворные пальчики.
Мэгги сохранила приятные воспоминания о занятиях любовью с мужем. В конце она обычно клала голову ему на грудь, нежно поглаживая редкие волоски на теле, и слушала, как бьется его сердце – сначала громко, потом все тише и тише. «Моя милая малышка Мэгги», – говорил он, нежно целуя ее в макушку. В такие минуты она часто мечтала о ребенке, который мог бы у них родиться. Безусловно, он был бы мальчиком, высоким, как отец, и его назвали бы Эдвардом в честь отца Мэгги, который умер, когда она была еще совсем маленькой. Она представляла, как он идет в школу с ранцем, в школьной форме и в форменной кепочке. Один из немногих жарких споров, которые когда-либо происходили у них с мужем, касался того, отправлять ли будущего сына в школу-интернат. Джереми мечтал чуть ли не в младенчестве записать мальчика в Итон, Мэгги же настаивала на том, что ребенок должен воспитываться в лоне семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70