Бурная радость переполняла Мэгги при виде Люка. Она даже удивилась, насколько ей приятно его видеть.
– А, – сказал он, указывая на стопку книг, – импорт-экспорт!
– Ну да… – Она отвела его обратно к столику, поставила на место перевернутую чашку и стала подбирать разбросанные страницы газеты «Ле Фигаро».
– Надеюсь, вы не возражаете, – внезапно посерьезнел Люк; казалось, он не был уверен, в самом ли деле она рада его визиту. – Вы единственный человек, которого мне хотелось увидеть в Риме. Мы сможем пообедать вместе? – В том, как он умоляюще взглянул на Мэгги и провел рукой по взъерошенным волосам, было что-то обезоруживающе мальчишеское. – То есть, конечно… если вы не заняты.
По счастливому совпадению, Мэгги как раз была абсолютно свободна. Если она даже и задумалась на секунду о том, что принять приглашение на обед от почти незнакомого мужчины – «инфрадиг», как сказала бы ее мама, то сразу же выбросила из головы эту мысль. В конце концов, Люка уже нельзя было назвать незнакомцем, он оказался одним из тех людей, рядом с которыми чувствуешь, будто знаешь их всю жизнь, даже если вы только что познакомились. И разве не она характеризовала его Камилле и Джеффри как человека, не слишком считающегося с условностями? «Впрочем, как и новая Мэгги», – подумала она, выходя из отеля в город, который, казалось, весь искрился под нежаркими лучами зимнего солнца, суля перспективы заоблачного счастья.
Люк повел ее в район, где она никогда не бывала раньше. Он хотел отведать артишоков по-еврейски, приготовленных особым способом, а именно – расплющенных, в результате чего они превращаются в маленькие звездочки, и обжаренных. «Понимаете, – рассказывал он, ведя Мэгги по узким булыжным улочкам, где застревали ее каблуки, – моя бабушка была еврейкой. Помню, когда мы приходили к ней, она угощала нас еврейской едой. Никогда не забуду ее шолет. А по пятницам она зажигала свечи, и мы молились. Но все равно нас, детей, конечно, воспитывали католиками».
Выросшей в Ледбери Мэгги очень редко доводилось сталкиваться с евреями. В конце Хай-стрит жил портной мистер Росс, но единственной причиной, по которой она знала, что он чем-то отличается от других, были произносимые шепотом слова матери: «Они ведь евреи». Что касается Джереми, он относился к ним так же, как ко всем другим иностранцам, чьи национальные особенности приходилось учитывать при ведении дел.
Люк и Мэгги уселись друг против друга в маленькой траттории, и ей показалось, будто этого крупного помятого человека, жестикулирующего, смеющегося и с видимым удовольствием пьющего вино, она знает с рождения. С ним было легко, не требовалось притворяться, стараться произвести хорошее впечатление, по всей видимости, она нравилась ему такой, какая есть, даже ее недостатки казались ему милыми и очаровательными.
Артишоков не было – не сезон, однако Люк настоял, чтобы Мэгги попробовала вместо них жареные грибы, приправленные травой под названием nepitella.
– Я очень хорошо собираю грибы, – произнес он с тем же смущенным видом, с каким прежде хвастался свиньей-чемпионкой. – Даже в детстве часто находил среди корней дерева маленькую chanterelle – а они, эти лисички, очень ловко прячутся, их трудно заметить… А потом… раз! – Двое американцев за соседним столиком встревоженно обернулись. – И хватал ее!
По окончании обеда выяснилось, что Люк катастрофически опаздывает на встречу с сыном, и ему пришлось отправить Мэгги в отель на такси. Он целых три раза повторил водителю, куда ее следовало отвезти, просунул в окно большую ладонь, слегка сжал ей плечо и сказал на прощание:
– A bientot!
В тот же день Мэгги, вызвав другое такси, погрузила в багажник картонные коробки с книгами и направилась на обычное место встречи со своими сообщниками – в бар на улице Кавур.
У Золтана был еще более торжественный вид, чем обычно.
– Все, мадам, идет по плану, – произнес он таким тоном, будто хотел сказать: «То, чем я занимаюсь сейчас, намного лучше всего, что я уже успел сделать в жизни».
Симона с подкупающей беспечностью встряхнула ярко-желтой гривой. Она была из тех, кто легко относится к жизни и смеется над любыми ее проявлениями, как смешными, так и грустными. Причем, когда она смеялась, веселье плескалось в ее живых карих глазах. Оно заставляло сотрясаться все ее тело – плечи, проворные короткие пальцы и даже ноги в остроносых ковбойских сапогах.
– Здравствуйте, наш Ангел Возмездия! – возвестила Симона, шутливо толкнув Мэгги локтем под ребра, и залилась смехом. – Вот такое кодовое имя мы вам придумали! Ой, смотрите, – добавила она низким голосом, характерным для итальянок, – вы покорили чье-то сердце. Он явно вами заинтересовался! – Симона указала на плотного мужчину за столиком в углу, очень похожего на водителя-дальнобойщика.
Золтан укоризненно посмотрел на нее, но она не унималась.
– Смотрите, он улыбается! – сказала Симона. Поставив на стол чашку с кофе, мужчина и в самом деле обратил в сторону Мэгги пренеприятнейший плотоядный взгляд.
Как оказалось, Симона питала искренне нежные чувства к Золтану. В последние годы они встречались нечасто, но взаимная привязанность была прочной. Она рассказала Мэгги, что побывала замужем за одним figlio di puttana, который, когда их ребенку исполнилось восемь лет, бросил ее ради другой женщины, и воспитывала сына одна. Однако сыну уже двадцать, он ученик механика и устроился со своей девушкой на окраине Рима. Так что теперь – Симона взяла Золтана за руку – она свободна и готова следовать за любимым куда угодно.
– Спасибо вам всем, – сказала Мэгги, когда книги были уложены в багажник «фиата» Симоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70