Она видела, как Джереми читал в журнале «Экономист» статьи с подчеркнутыми местами в тексте, и думала: наверное, секретарша просматривает для него прессу и готовит выборки. Но теперь ее уверенность, мягко говоря, сильно пошатнулась. Иногда Арабелла звонила к ним в резиденцию. Впрочем, почему бы и нет? Они ведь дружили. Она могла сказать что-нибудь вроде: «Я хотела узнать, могу ли поговорить с Джереми. Кое-что произошло в школе, и мне необходимо с ним посоветоваться».
И Мэгги с несокрушимым доверием к мужу передавала ему сообщение. Какой же она была дурой! А вдруг Джереми признавался Арабелле, что никогда не обсуждает с женой пресловутые «дела», а та презирала Мэгги, считая ее интеллектуально неразвитой… О нет, это было бы уже слишком!
Женщины направились к выходу.
– Но все же подумай, – настаивала Эсмеральда. – Ты ничего не знала, даже не догадывалась. Вы много лет были счастливы. Надо взвесить все «за» и «против».
Уж с чем, с чем, а с понятиями «за» и «против» Мэгги была хорошо знакома.
– Ты не понимаешь, – ответила она. – Все эти женщины украли у меня мою жизнь!
Со дня приезда в Рим миновал уже почти месяц. Наступило первое воскресенье рождественского поста, и Эсмеральда заставила Мэгги пойти на мессу в собор Святого Петра. Найдя место на скамейке, она провела туда подругу, протискиваясь мимо людей, которым приходилось вжиматься в сиденья, чтобы пропустить даму такой внушительной комплекции. Мэгги вытягивала шею, пытаясь рассмотреть окружавшее ее великолепие – полосы разноцветного мрамора, обилие лепнины и позолоченных деталей, яркие фрески; Все это напоминало ей огромный изысканный десерт – из тех, что мама назвала бы «роскошным». Казалось, будто колонны, подпиравшие богато украшенные купола, были сделаны из брайтонских леденцов, штукатурка – из сахарной глазури, а ниши из зеленого мрамора с прожилками походили на огромные круглые леденцы, которые Мэгги любила покупать в детстве по пути из школы домой.
Она была воспитана в лоне англиканской церкви, однако ее мать относилась к религий скорее как к символу респектабельности, а не как к духовной практике. Но все же паписты, по ее мнению, чем-то отличались от англиканцев. «Они в общем-то неплохие люди, но не такие, как мы». Для мамы было очень важно принадлежать к определенной группе людей с одинаковыми взглядами, точно знавших, как правильно жить. Мэгги посещала воскресную школу при сельской церкви и каждый год помогала маме и ее подругам украшать алтарь для праздника урожая. Маленькой девочкой она становилась по вечерам на колени у своей кроватки и читала молитвы. «А если умру я и не проснусь, – произносила она нараспев, – Господь, мою душу прими. – А потом, спрятавшись под одеялом, добавляла: – Но все же прошу тебя, Господи, – не дай мне пока умереть».
Позднее они с Джереми обязательно посещали службы в англиканской церкви, где бы ни находились. В Будапеште, правда, это случалось редко – священник появлялся там не чаще двух-трех раз в год, специально приезжая из Вены. Супруги всегда сидели в первых рядах, в отгороженном месте, как требовал их социальный статус. Во время песнопений Джереми подпевал грубоватым баритоном. Мэгги же принимала участие в пении рождественских гимнов. При этом ее больше завораживала сама музыка, чем смысл происходящего. Ей всегда казалось, что Рождество – детский праздник, а для них с мужем он заключался лишь в выполнении очередной обязанности, внесении вклада в поддержание репутации Великобритании и Британского Содружества в мире.
В соборе Святого Петра Мэгги ощущала себя совсем по-другому. А Эсмеральда даже приоткрыла рот от восхищения, рассматривая сверкавшие одежды прелатов, которые суетились вокруг главного алтаря, ярко освещенного пламенем свечей. Музыка была торжественной, внушавшей почтительный ужас – ничего общего с привычными, легкими, веселыми напевами англиканских служб. Набирая все большую и большую мощь, звуки вместе с ароматом ладана уносились ввысь, к возвышавшемуся над головами прихожан куполу. Мэгги, хотя и находила все это нелепым, и высокопарным, все же помимо воли ощутила некий душевный подъем. В первый раз со дня смерти Джереми тупая боль перестала давить сердце. Хоть на один краткий миг она забыла о цели своего визита в Рим и задумалась о вечности, о жизни после смерти.
Они вышли из собора и очутились под зимним солнцем. Эсмеральда ласково тронула ее за плечо.
– Я помолилась за посла, – сказала она.
– Кажется, я тоже, – ответила Мэгги. – Конечно, католическая служба сильно отличается оттого, к чему я привыкла в Англии.
– Донна Маргарида, – объяснила Эсмеральда, пробираясь сквозь толпу, – это как приемы в посольстве. В одних посольствах они более пышные, в других – менее. Но у всех одна задача: чествовать почетного гостя.
День вручения наград приближался. Дожидаясь доставки книг, Мэгги нервничала все сильнее, но как раз в тот момент, когда она уже готова была запаниковать, их привезли – точно в срок. Вернувшись из очередного набега на римские развалины, она обнаружила стопку книг у стойки портье.
Эсмеральда отправилась в номер отдыхать, а Мэгги стала рассматривать одну из картонных коробок и вдруг услышала позади шум: сначала шорох газеты, звон фарфора, как будто перевернулась кофейная чашка, а затем – глухой стук падения на пол чего-то тяжелого. Она обернулась и услышала знакомый голос.
– Наконец-то вы здесь! – К ней вприпрыжку бежал Люк. – Я думал, вы уже не приедете! Понимаете, у меня осталось лишь несколько свободных часов, а потом нужно будет забрать сына с языковых курсов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70