Вот что такое я. Вот на что я могу рассчитывать. Вот на что я могу положиться. Так мы и живем годами – и забываем, что иногда полезно заново познакомиться с самим собой.
Всегда тяжело обнаружить, что ты не тот, кем себя считал. Однако во всем есть светлые стороны. Когда умирает одно, рождается что-то другое. Как часто говорил один мой знакомый, неплохое начало, правда? По крайней мере, это начало.
– Не совсем в моем духе, – заметила Шейла, дочитав мою статью для «Умом и сердцем». – Я рассчитывала на что-то в несколько ином роде. Но мне нравится. Особенно последняя фраза. «По крайней мере, это начало». Пробирает до кишок.
– И все? – спросила я. – Больше ничего не скажешь?
– Да нет, детка. Ты молодец. Отлично справилась. – Утробный смешок потонул в струе дыма. – В твоей-то ситуации… Тебе надо написать еще что-нибудь из той же оперы.
У меня вышло сочинение на тему человеческих отношений, а не тот репортаж о психотерапевтах, которого ждала Шейла. Но я его написала. И освободилась. Можно было двигаться дальше.
После того эпизода в больнице, когда Арт и Гордон слились воедино, мне пришлось задать себе пару неприятных вопросов. Написать статью для «Умом и сердцем» оказалось не так-то просто. Я мучилась неделями. И вдруг, в один прекрасный момент поняла, с чего нужно начать.
В этот прекрасный момент я пыхтела над тазиком, по локоть в мыльной пене – пыталась отстирать мазок голубой краски на розовом платье, том самом, которое купила специально для первого свидания с Артом. Даже сейчас не совсем понимаю почему. Что было у меня на уме, когда я заявилась к нему в мастерскую, пряча голодное тело под розовым шелком? Кого я хотела соблазнить? Незнакомого мужчину – или брата моего знакомого мужчины? Кого я целовала в глубине сердца – Арта? Гордона? Обоих сразу? Вот в чем была загвоздка. Задним числом я поняла, что не только Арт обманул меня в тот день. Я и сама себя обманула.
Я надолго оставила пятно – чего Истребительница Пятен очень советовала НЕ делать. Теперь ясно было, что оно уже никуда не денется. Платье больше не будет прежним. Так не принять ли это пятно как есть и не считать ли его… чем? Сувениром? Памятным знаком? Или даже талисманом – вроде незаправленной постели?
Через два месяца я снова была у себя в прачечной, отцепляла железный каркас от бельевой корзины.
– Она вообще-то встроена в шкаф, но выдвигается, – объяснила я Шери, очень приятной женщине, которая стояла рядом. – Вот так! – И продемонстрировала.
Шери не могла наглядеться на мое продуманное хозяйство.
– У вас чудесный дом. И потрясающая техника. – Она погладила мою немецкую стиральную машину – полный автомат с устройством для сушки. – Вы что-нибудь здесь оставите?
– Я все оставлю. Начинаю с нуля.
Шери что-то пробормотала, страшно довольная, и пошла на поиски своего мужа Дэвида. Он проверял, нет ли в спальне сухого грибка.
Это была одна из трех семейных пар, что всерьез хотели купить наш дом. На показах я везде ходила с ними и с радостью отвечала на любые вопросы.
– Твою мать! Джули, какого хрена? Что за дела?
На любые, конечно, только не на такие.
Хэл ворвался в дом, размахивая объявлением о продаже. Мой теперь уже почти бывший муж был в новых, свободного покроя, кремовых штанах; на рубашке, прямо над брюшком (тоже что-то новенькое!), сидело пятно томатного соуса с характерным масляным ободком.
– Запеченные помидоры и боккончини. Ресторан «У Марио». Ты не изменяешь своим обеденным привычкам, Хэл.
Он стоял в дверях прачечной, весь белый от злости. От него буквально исходила ярость.
– Я пришел забрать зеленый коврик. Имею право, между прочим! Я за него платил.
– Не имеешь, Хэл. За него до сих пор не выплачен кредит.
Это я знала совершенно точно. Весь последний месяц я разбирала извещения и счета в нашем секретере. На этом настоял Томас. Он помогал мне начать новую жизнь и заставил выяснить, что у нас с финансами. Оказалось, что последние пару лет Хэл упорно разрушал наше хрупкое равновесие и теперь у меня почти ничего не осталось.
– Как, не выплачен? Ой, бля! Ну и что? – Хэл бросился в ответную атаку: – У всех все куплено в кредит, и что теперь? И вообще, я хочу знать, почему… какой-то гребаный риелтор… водит черт-те кого по… МОЕМУ дому?
Он был так зол, что с трудом связал последнюю фразу.
– Я могу делать что хочу, Хэл. Дом оформлен на меня, забыл?
У него вытянулось лицо.
– О боже! Но ты же знаешь, почему мы так поступили. Только из-за налогов. Это ничего не значит!
– Зато твои долги кое-что значат. Они тоже оформлены на меня. Поэтому я продаю дом. – Сердце у меня прыгало. Дрожь от ног разошлась по всему телу. – Я так решила.
Я ждала этого момента и думала, что готова, но как-то подзабыла, каким внушительным бывает Хэл. Особенно когда зол. А сейчас он был ну очень зол.
«Жизнь ширится и сжимается вместе с нашей храбростью».
– Что? Что ты там лопочешь?
Это была цитата из Анаис Нин, которую Томас выписал мне на карточку, велел везде носить ее с собой и повторять как заклинание всякий раз, когда я начну трусить. Вот как сейчас. «Жизнь ширится и…»
– Твою мать, Джули!
Хэл сверлил меня глазами. Он щерился и брызгал слюной, как сторожевой пес у калитки.
– Можно мы пройдем?
Это объявились Шери и Дэвид. Они стояли в прихожей за спиной Хэла. Шери от возбуждения подпрыгивала на месте.
– Я хочу показать Дэвиду вашу прачечную, Джули. Пока мы не ушли.
Спасена!
– Хэл, будь добр, пропусти Шери и Дэвида. Хэл не шелохнулся. По-новому грузное тело занимало весь дверной проем.
Дэвид похлопал его по плечу:
– Приятель, можно нам…
Хэл будто и не заметил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77