Подсвеченный луной Гордон лежал как Тутанхамон двадцать первого века.
– Он… был с женщиной, Стори.
– И?
– А ты как думаешь?
– Они что, занимались любовью?
Мишель нетерпеливо втянула воздух.
– Они спаривались, Стори. Совокуплялись.
Мишель умеет найти слова, которые на корню убивают всякое чувство. Меня до сих пор шокирует ее вульгарность. Мишель непримиримый борец против «нежностей».
– Так-то вот, Стори! Они занимались сексом в больнице. На полу. При коматозном больном. – Мишель чеканила каждое слово. Ей требовалось, чтоб я проникся таким же отвращением, как и она. – Оба совершенно голые. Она тоже старая, его возраста. Вроде бы жена. Бог мой, только представить…
Она зажмурилась. Видно, освежала память.
– Все было видно. Луна светила прямо на его… Хотя тебе не интересно.
Еще как интересно!
– И что потом?
– Разумеется, я нажала экстренный вызов. И через какое-то время – кстати, очень долгое – явилась медсестра. Постарайся не попасть сюда с сердечным приступом. Эту их кнопочку я бы назвала «приду когда захочу», а не «экстренный вызов»! Пока она дошла, любовнички уже смотались. Спрятались в другой палате. Я хотела вызвать полицию, но все сговорились покрывать эту парочку. «Жертва рака». «Плохой прогноз». «Очень болен». Ля-ля-ля. Куча оправданий. Уши вянут слушать. Я им сказала: «Если ты умираешь, это еще не значит, что можно вести себя как животное. Или теперь не модно умирать достойно?» Мишель подхватила сумку.
– Я думаю, это еще не все. Женщина, которая разносит чай, кое-что мне порассказала. Похоже, вчера был не первый раз. Представляешь? – Тут Мишель остановилась, потрясла головой и поморгала, будто вдруг поняла, что всеобщая глупость заразна. – Господи, кого я спрашиваю!
Позже, в больничном кафе, Тайте сделал мне вполне приличный кофе – три четверти сливок, – и я подсел за дальний стол к Марии. Она тонула в квитанциях и кассовых чеках. Мария вечно занята бухгалтерией.
Она уже знала про ночных визитеров в палате Гордона (Мария знает все). Да, Мишель не ошиблась. Это был не первый раз.
– Каждую ночь. Иногда дважды за ночь. – Мария улыбнулась. – Всем бы так.
Судя по всему, Фатима – продавщица чая – разнесла по больнице весть про Гордонов стояк. И народ потянулся к нему в палату – увидеть чудо собственными глазами. Очевидцы заверяли, что его жезл наделен великой силой.
– Хочешь сказать, член моего брата теперь вроде как святыня? – Это не укладывалось у меня в голове. – И к нему идут паломники?
Мария перекрестилась и улыбнулась. На миг темные мешки у нее под глазами разгладились и в улыбке проглянули Неаполь, Софи Лорен, загорелые ноги, черные летящие юбки.
– Говорят, в нем сила, Арт, – шепнула она. На ее груди блеснуло золотое распятие. Она сделала большие глаза. – Люди зовут его «Лурд любви».
Лурд любви? Палата 417 – храм? Мой брат – монах-чудотворец?
Многое встало на свои места. Я вспомнил, сколько раз заходил к Гордону и заставал там парочки студентов-медиков – опустив головы, они нервно листали его карточку. Как-то вечером там ковырялись медсестрички – шарили под кроватью, якобы искали пропавший градусник. И еще я вспомнил кое-что про Сандру и Тони.
Всего пару дней назад я застал их практически в шкафу с одеждой Гордона. В тот момент я слегка удивился, но Сандра только улыбнулась и прошмыгнула мимо меня за сумочкой. Тони провел пальцами по притолоке, будто проверял, нет ли пыли.
– Наводим чистоту, Артур! Эти больничные халтурщики дня не продержались бы у меня на фирме.
Я прокрутил в памяти ту сценку. Мне показалось – или Тони в дверях и правда потрепал Сандру по прикрытому юбкой тощему заду? И разве в ее улыбке не было чего-то такого, чего я никогда раньше не замечал?
На другой день я сидел в кабинете Гордона. Я раньше времени приехал на пятый сеанс с Джули (что странно для меня), а она опаздывала (совсем уж странно для нее). Меня слегка поташнивало от шестой – за неполный час – сигареты. Пора бросать.
Приступ никотиновой тошноты свалил меня на пол, где я лежал, набираясь сил для предстоящего объяснения. Настал момент истины. Я собирался объявить Джули, что она может заполучить Гордона и Арта в одной роскошной упаковке.
Я планировал провести последний вдохновенный сеанс (возможно, лучший из всех). Напомнить ей, какую работу мы проделали вместе, как далеко она шагнула вперед (и, без слов, – как хорошо нам было вместе). А потом выложить всю правду и надеяться на лучшее. У меня были основания думать, что, несмотря на обман, Джули не будет слишком жестока к старому доброму Горди. Она столько всего хорошего наговорила о нем в нашей предлюбовной беседе! Этот парень явно произвел на нее большое впечатление.
– А, солнышко! – Я отскреб себя от пола при виде ножек Джули на пороге комнаты. – Классно смотритесь!
– Вы тут? – Она сконфузилась, будто это ее застали врасплох. – Я думала… Я так опоздала, думала, вы уже ушли… Я хотела оставить записку. Дело в том, что… Гордон, я сегодня не могу.
Она смотрела куда угодно, только не на меня.
– Сеанса не будет?
– Простите, нет. У меня работа… Мне надо… Работа?
Меня бросили. Сирена не желала видеть старого доброго Горди. (Зато я точно знал, что она хочет видеть Арта – у них тем же вечером было назначено свидание.)
Джули роскошно выглядела – что делало пилюлю только горше. В ней еще пульсировала память о нашей первой гонке. С одной стороны, мне надо бы радоваться, но почему-то я почувствовал себя обкраденным.
– Боюсь, придется пропустить всю неделю. Очень жаль.
– Да ничего вам не жаль, солнышко.
Она слегка оторопела.
– Ну что вы, Гордон!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77