– Да, спасибо. Я вот что хотел сказать…
– Славное холодное пивко. Самое то.
– Подожди, Арт! – Он опять разволновался. – Я знаю, что Улог не всегда на высоте как психолог. Но в одном ему не откажешь: он всегда ведет себя этично.
То есть после разговора о трусиках Томас решил, что я могу повести себя неэтично? (Опять это мерзкое словцо!)
– Уймись, заместитель! Я ей не нравлюсь.
– Пообещай мне делать только то, что нужно.
– То есть?
– Ничего не делать!
Пока мы добрались до мастерской, стало жарко. Я настежь распахнул оба окна, впустив внутрь приятный ветерок. Мы прикончили шесть баночек холодной «Короны». Томас все толкал воспитательные речи, а я устроился на скамейке и разбирал гору конвертов.
Я выгребаю содержимое почтового ящика от силы раз в неделю и вскрываю в один присест, обычно под пиво. Давно уже понял: если финансы в плачевном состоянии, хуже нет читать почту каждый день. По-моему, нужно беречь в себе оптимизм. Только он в состоянии вытащить вас из той дыры, в которую, судя по счетам, вы уже угодили. Как можно строить великие планы по утрам, если у тебя в заднице занозой сидят семьдесят пять баксов долга за свет? И такое чувство, будто тебе яйца защемило ящиком магазинной кассы?
Пока мы пили и трепались, ветерок шуршал страницами вскрытых писем, приподнимал их края, пытался подлезть под них и распушить всю эту груду. Хватило бы одного сильного порыва. А моим незаконченным шедеврам хоть бы хны – не желали даже шелохнуться. Бумажки на столе жили и двигались, а мои подвески застыли в пространстве. До чего же хреново! Если б только мне удалось расшевелить их и закончить! Тогда я смог бы их продать, сунул бы выручку в кассу и освободил свои бедные яйца.
– Галерея вольных художников! – Томас протянул мне конверт. – Не хочешь взглянуть, Арт? Звучит интересно.
Я вскрываю далеко не все, что получаю. Зачем, если и так ясно, что внутри? В том письме не было ровно ничего интересного. Писал Вилли Зут, владелец Галереи вольных художников. Он слал мне эти письма каждые три месяца уже года два – с тех пор, как я согласился выставить у него свои работы. Вилли тогда выдал мне аванс (слезы, а не аванс), чтобы я мог бросить все остальные дела и быстро подготовить выставку. Денег давно и след простыл, а показать мне по-прежнему было нечего.
Ну и какого черта вскрывать письмо? Я знал, что оно написано тонким каллиграфическим почерком. Вилли у нас пурист. Пишет только чернилами, стальным пером. Не признает даже чернильных ручек. Почерк легкий, четкий, изящный. Приблизительное содержание письма:
«Арт, что за хрень? Когда я увижу твои работы? Не теряю надежды. Будь добр, отвечай на звонки. Вилли.
P.S. Я в курсе, кто такой Пинг».
Томас подсунул другой конверт – с белым окошечком и красноречивым логотипом: VISA.
– А вот это? Явно что-то серьезное.
Я взял письмо, взвесил на ладони, посмотрел на свет.
– А не проще вскрыть? – спросил Томас.
Я изучал адрес. Очень многое можно узнать по шрифту. Например, когда компания хочет содрать деньги, она всегда запугивает адресата жирными квадратными буквами. На объявлениях о распродажах и конкурсах, наоборот, красуется веселенький шрифт со всякими завитушками.
– Это первое предупреждение. – Не вскрывая, я отправил письмо в мусорную корзину.
– Ты что, вообще не будешь читать? – Томас пришел в ужас. – Даже не проверишь?
– Почитаю второе предупреждение. Придет через… это что, VISA? Значит, через неделю. Семь дней в запасе.
– Но, Арт…
Я вскинул руку. Томас закрыл рот. Убей не пойму почему, но он принимал меня всерьез.
Мне нужна была тишина, чтобы исследовать следующий конверт. Загадочное послание. Тревожно незнакомое. Без окошечка. Жирный шрифт. Без обратного адреса. Объем содержимого? Лист писчей бумаги, не больше. Самое зловещее, что в адресе стояло мое полное имя: Арту Сильвестру Стори.
– Что это?
– Тсс.
– Что?
– Не гони. – Я сдвинул в сторонку всю прочую макулатуру. Выбора не было. Я знал, что предстоит сделать. – Сейчас досчитаем до десяти и просто… вскроем его!
Я ждал ее в «Pain et Beurre». К сожалению, не за моим любимым столом. Потому что стола больше не было. На его месте теперь стояла пальма в кадке. Какой бездарный расход пространства! Лучшее место во всем кафе досталось пальме. У Марселя случился припадок суеверной истерии, и он убрал наш столик вскоре после того, как к Гордону подсела смерть.
– Брось, Марсель, – сказал я, обнаружив исчезновение столика. – Я люблю тот стол. Гордон же не насовсем умер! Он потом ожил.
Толстые мохнатые брови Марселя сошлись на переносице острой буквой V.
– Я знаю, твой брат спать мертвым сном, Арт, – печально сказал он и поводил у меня перед носом желтым от никотина пальцем, После чего тем же пальцем поставил в воздухе точку и перекрестился. – Твой брат, он только одно слово что живой.
– Ему с каждым днем лучше. Вот увидишь, он скоро придет сюда и не найдет нашего столика. И тебе тогда будет стыдно!
– Француз, он эмоциональный, да. Но он и практичный.
– Но…
– Стол мертвецов все, капут. Мы больше об этом не говорим. – Марсель кивнул на столик за пальмой: – Вот. Садись. Этот стол, он тоже хороший. Да?
– Нет.
– Слушай, Арт, не надо шуметь. Не жалуйся бедному Марселю, а то он у тебя и этот стол заберет. – Он щелкнул пальцами: – Rien pour vous.
Его внимание вдруг что-то отвлекло. Марсель потянул носом (надушенную цыпочку он учует за сотню метров). В дверях кафе появилась высокая красивая женщина. Она нетерпеливо крутила головой, оглядывая зал. Она искала…
– Оля-ля! Арт, гляди! Там! Это же Марлен, n'est-ce pas? Твоя Марлен?
Мне случалось пару раз затащить Марлен в «Pain et Beurre», когда мы были женаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77