Она просто слышала запах шампуня.
– Тогда скажи, что на мне надето? – спрашивала я.
– Я очень устала, Джули. Очень устала.
– Какого цвета моя одежда?
Если же я слишком наседала на нее, мама захлопывала рот так же плотно, как глаза, и достучаться до нее было невозможно. В глубине души я знала: все мои усилия бесполезны. Даже когда мама открывала глаза и смотрела прямо на меня (такое иногда случалось) – она меня все равно не видела. Она говорила со мной; я отвечала. Но в ее глазах, закрытых или открытых, моего отражения не было.
– Думаешь, у нее просветление наоборот? – уточнил Хэл. – По-твоему, она выходит из подполья? Решила сказать – мол, я прикидывалась чуть не двадцать лет, и баста? Я чокнутая и горжусь этим?
Домой из больницы я вернулась поздно, далеко за полночь. Хэл в шортах сидел за кухонным столом и уплетал яичницу с беконом. На отсутствие аппетита он никогда не жаловался.
– Ты разве не ужинал в ресторане? – Я протянула мужу салфетку.
– Ужинал. Пришлось вести клиента в «Сад императора». Заказали классную штуковину с чили и мидиями. Пальчики оближешь.
Его вилка с очередной порцией яичницы описала в воздухе дугу – и длинный потек желтка украсил грудь и шорты. (Замочить в холодной воде, потом стирать хозяйственным мылом.) Как я уже говорила, Хэл ест по-свински.
– Но ты же знаешь эту китайскую еду – проскакивает моментально. Я снова умираю с голоду. – Хэл выпрямился и перевел дух. – Ну? Что сказал врач?
– Если приступы паники прекратятся, ее выпишут завтра. Но последствия непредсказуемы.
Я опустилась на пол рядом с ним и поискала местечко помягче, чтобы пристроить голову, но Хэл снова начал заглатывать еду, поэтому мне пришлось выбирать между крошками хлеба, яичным желтком и потной грудью. Я свернулась полусидя-полулежа и припала щекой к его бедру.
– А вдруг все затянется и маме нужен будет присмотр? – спросила я. – Кроме меня ведь некому это делать.
Сквозь густую темную поросль на ноге Хэла я смотрела на свое отражение в зеркальной дверце кухонного шкафчика напротив нас. Странное дело – я видела, как шевелятся мои губы, но женщина в зеркале совершенно на меня не походила. Будто кто-то абсолютно другой. Я даже не была уверена, что доносившийся до меня голос – мой собственный.
– Вот в таких случаях и начинаешь ценить братьев и сестер, – сказал Хэл. – Обычно от них толку как от козла молока, но, когда предки сдают, они оказываются очень кстати.
У Хэла было трое братьев. Все их родственные отношения сводились к регулярным встречам, где обсуждался единственный вопрос: что делать, если предки доживут до глубокой старости. А родители именно так, вопреки всем ожиданиям (и финансовым прогнозам), похоже, и собирались поступить.
А как быть мне, единственной дочери? Я знала, что могу рассчитывать на помощь Триш и Марджи, но всему есть предел. Хэл? Ох, боюсь, на Хэла лучше не рассчитывать.
– Мне никак нельзя сейчас бросать работу, правда? – Я закинула удочку в надежде, что Хэл в приливе сочувствия возмутится: «Конечно можно! Как-нибудь выкрутимся!»
Ничего подобного я не дождалась.
– Тебя весь день вызванивали с работы, – сообщил Хэл. – На автоответчике куча сообщений от какой-то девицы. Софи какая-то. Умоляет перезвонить.
При звуке этого имени женщина в зеркале сморщила нос и высунула язык, будто попробовала кислятину. Ребячество, конечно, но у женщины стал ужасно довольный вид.
– У этой Софи приятный голос, – заметил Хэл и даже перестал жевать. – Очень даже. Новенькая?
Женщина в зеркале сразу растеряла все свое довольство.
– Это же Софи, Хэл! Та самая ! Ну которая умыкнула у меня работу!
На меня вновь навалилась усталость. Видно было, что и женщина в зеркале тоже изнемогает от утомления. Мне не составило труда прочитать ее мысли: неужели это нормально – чувствовать себя настолько одинокой? Неужели нормально осознавать: случись еще хоть что-то – и ты слетишь с катушек и никогда больше не сможешь убедить себя, что в твоей жизни есть смысл? Зачем вставать по утрам? Гладить кухонные полотенца? Зачем мыть машину? Покупать новые трусики? Делать крюк по дороге домой, чтобы ухватить свежую кинзу? Зачем помнить, у кого когда день рождения? Брить под мышками? Менять воду для цветов в вазе?
Что-то теплое покатилось по моей щеке. Женщина в зеркале утерла слезу. Не поднимая головы с колен Хэла, я тоже кое-что вытерла. Яичный желток.
Суббота, 15.30
Алло, Джули? Это Софи. Я получила сообщение про твою маму. Бедненькая. У меня самой недавно умерла бабушка, так что представляю, каково тебе. То есть, конечно, твоя мама не умерла, но все-таки… В общем, я просто хотела спросить – может, ты посмотришь мой первый набросок для рубрики? А то меня как-то заклинило.
Не хочу беспокоить, но, может, я пришлю его факсом в больницу? Позвони мне.
Суббота, 16.00
Джули? Это опять Софи. В больнице сидит жутко вредная баба и не желает принять мой факс. Эта тетка про шарм слыхом не слыхивала! Неудивительно, что наша медицина в кризисе. Короче, звони, я сама тебе все занесу.
Суббота, 17.30
Джули? Это я. Я оставила одну распечатку статьи в больнице, а вторую – у тебя на веранде, под фикусом. Да, и послала ее по электронке. Надеюсь, ты скоро со мной свяжешься.
Суббота, 17.35
Забыла сказать, мне не нравится второй и третий абзац. Причеши их хорошенько, ладно? Может, их вообще выкинуть? Короче, глянь на них. Заранее спасибо.
Суббота, 20.30
Алло? Джули? Если ты дома, ответь, пожалуйста. Алло! Джули? Джули? Ну ладно, видимо, тебя нет. В общем, я буду на работе в понедельник – значит, увидимся там? Хорошо? Спасибо, Джули. Я как-то неуютно себя чувствую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77