– Одна смерть в ресторане – это хорошая реклама. Люди говорят: пойдем поедим там, где умер тот парень. У нас многие заказывали столики сразу после того случая. Но больше одной смерти – это уже плохо. Очень плохо. Даже самые верные клиенты могут нас бросить.
– Правда? – спросила я.
– Oui, oui. Клиенты очень суеверные. Но вообще-то, если между нами, – она наклонилась ко мне, – Марсель жутко расстроился, что это доктор, а не он спас того парня. Марселю завидно. Повара, они такие. Наверно, когда он увидел вас и услышал телефон, то подумал, что теперь тоже спасет клиентку. Только по-своему. В своем собственном стиле. Тогда все понятно, n'est-ce pas?
Нет, мне ничего не было понятно. Непонятно было, что я вообще делаю в этом кафе. Я перебрала в памяти события последних дней, и мне стало очень жалко себя. Шейла победила. Хэл победил. А я проиграла. Я по-прежнему писала идиотскую статью, а из моей гениальной идеи насчет того, чтобы бросить работу и родить, ровным счетом ничего не вышло.
– Ребенок? Сейчас? – Едва вынырнув из унитаза, Хэл кинулся расставлять точки над i. – Ни в коем случае. Хуже времени не придумаешь.
– Почему? – удивилась я, мысленно взяв себе на заметку: заменить освежитель в унитазе. – Мы все равно собирались попробовать в этом году, помнишь? Нельзя же откладывать до бесконечности.
– Блин, Джу, до тебя не доходит? Ты как с луны свалилась!
Доводы Хэла, казалось бы, вытекали из вполне резонных экономических соображений. Он утверждал, что моя зарплата необходима для финансового здоровья семьи.
– Как, по-твоему, мы выплачиваем ссуду на жилье?
Выходит, мы выплачиваем ссуду из моей зарплаты? Внезапно на меня навалилась жуткая усталость. (Не тогда ли она и родилась?) Это я отвечала за выплаты? Мы взяли крупную ссуду, а Хэл брал в кредит еще и еще. Он много раз давал мне понять, что мои доходы – это несерьезно. Так, на булавки. Сам он прилично зарабатывал на продаже рекламных мест, вечно хвастал комиссионными и твердил, что моей зарплаты хватает «только на коктейли, орешки и за парковку заплатить». Он напоминал мне об этом совсем недавно, когда мы поссорились из-за китайской подушечки.
Это случилось субботним утром, примерно за месяц до начала нашей истории. Я гнулась над тазиком с мыльной водой и терла непонятное пятно на китайской диванной подушечке. В ванной я скрылась, чтобы не попадаться под руку Хэлу – он встал не с той ноги. Как обычно. У Хэла утро никогда не бывало добрым.
Когда вас что-то раздражает (включая вашего сожителя), нет ничего лучше полезной механической работы: мозг получает передышку. Трешь, трешь, трешь что-нибудь – и вина, страх, обида бледнеют. Трешь, трешь, трешь… иногда глядишь, а они совсем исчезли. Такое вот волшебство.
Подушечка была из изумительного лазоревого атласа, с черной и лиловой вышивкой, которая при чистке могла полинять, а могла и не полинять. Угадать было невозможно, приходилось рисковать. Сердце у меня колотилось – как всегда, когда я понимаю: взявшись исправить вещь, можно ее повредить или даже совсем испортить. Цвет может «поплыть» или побледнеть; иногда после чистки остается потек от воды – больше, чем было само пятно. Страшно брать на себя такую ответственность, поэтому многие даже и не пытаются сводить пятна, предпочитая мириться с небольшим дефектом. Что, может быть, и правильно – для обычных вещей. Но не для уникальных.
Посадите пятно на что-нибудь красивое – и эта вещь уже никогда не будет значить для вас столько же, сколько раньше. Вот почему удаление пятен стоит нам стольких нервов. Нужна особая храбрость, чтобы подвергнуть риску самое дорогое, что у вас есть. Например, ослепительно белую футболку. Или светлый шелковый галстук. Или китайскую подушечку.
Я уже обрабатывала пятно, когда спиной почувствовала, что в дверях стоит Хэл.
Он посмотрел на меня с минуту и спросил:
– И сколько ты собираешься с этим провозиться? Примерно?
– М-м… Это, наверно, красное вино. Или, может, свекла… Хотя нет, мы вроде не ели свеклу в последнее время?
– Нет, ты мне скажи сколько, Джу. Двадцать минут? Полчаса?
Будь ванная попросторней, он ходил бы кругами, но места было мало, и он атаковал с порога.
– Может, и больше, – сказала я. – Наверно, придется отчищать в два приема. – Такой ответ Хэла явно не устроил, поэтому я добавила: – Но второй заход можно отложить на потом. Не страшно. Ты что-то задумал? Пойти куда-нибудь? Можно сходить на овощной рынок, если хочешь.
– Хотелось бы получить точный ответ. Сколько? Час? Возиться час с подушкой? Битый час?
Хэл словно вдруг забыл, что он сейчас – обычный человек, что он стоит в трусах на пороге собственной ванной и разговаривает с женой. Он превратился в успешного бизнесмена, который привык добиваться своего. А я была сотрудницей низшего звена, не выполнявшей должного и не понимавшей, что терпение начальства исчерпано.
– Убить час на одну подушку? – повторил Хэл.
Его раздражение росло. Как, черт подери, работать в таких условиях? Кто вообще нанял эту бабу? Наверняка та дура из отдела кадров! Вашу мать! Так вас всех и разэтак! Менеджера по кадрам ко мне!
– Сколько, Джу?
Я понятия не имела, что ответить. Пятна непредсказуемы, и это надо иметь в виду, когда берешься их выводить. Иначе ничего не выйдет, без толку и пытаться.
– Ну да, где-то час. Если повезет.
– Если? .. – переспросил Хэл, будто не верил собственным ушам, и уставился на подушку. – Хочешь сказать, что может и не получиться и она останется в дерьме?
Зачем же так грубо о подушке? – Давай пойдем прямо сейчас, – сказала я, стягивая перчатки. – Потом займусь…
– Да ради бога, возись с ней, коли есть охота!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77