Пройдет совсем немного времени, и папа поверит в то, что все это было его затеей.
Отец прошел мимо меня к холодильнику.
– Послушай, Белла, – произнес он. – Посиди еще немножко, выпей стаканчик траппы со своим babbo.
– Ну уж нет, – отказалась я. – Только не граппы. Ты же знаешь, что я ее терпеть не могу.
– Ох, Белла, Белла, – вздохнул папа, вынимая бутылку из холодильника. – Ну какая из тебя итальянка!
Я взялась за дверцу холодильника и сунулась в него, чтобы положить на полку кусок пиццы.
– А есть ирландская выпивка? – спросила я. – Пап, ну должно же у тебя быть что-нибудь, не напоминающее по вкусу сироп! – Я принялась осматривать содержимое его холодильника и вскоре нашла бутылочку и вино. – Ну вот! Можно я открою?
Папа кивнул, и я начала охоту на штопор. Отец развелся со своей третьей женой уже три года назад, и с тех пор его кухонные шкафы и ящики зажили собственной жизнью. Из ящика для хранения приборов я вытащила три мяча для гольфа, колоду карт и лишь под всем этим обнаружила штопор. Высохшая старая и давно забытая пробка все еще была насажена на нем.
Папа открыл буфет и достал для меня винный бокал. Потянувшись за ним, я увидела целый ряд непочатых бутылок граппы, которые, словно строй солдат, вытянулись на нижней полке.
– Пап, – спросила я, – а где ты взял всю эту граппу?
Папа налил себе граппы в бокал для аперитива. Повернувшись, он с восхищением полюбовался на собственное отражение в стеклянных дверцах кухонных шкафов и провел рукой по лысой голове.
– Я просто сказал по телефону этим барракудам из жилищной конторы, что если они хотят заполучить мою землю, выходящую к воде, то им стоит подсластить чем-то нашу сделку, – ответил отец.
– Но ты же всерьез не думаешь продавать этот участок? – Я не могла представить себя жизни без этого дома, без флагманского салона, соседствующего с ним.
– Нет, не думаю, но это был отличный способ заполучить граппу, – объяснил мне папа.
– Будь осторожен, – предупредила я. Складывалось такое ощущение, что застройщики вознамерились скупить весь город. – Не подписывай ничего, не надев очки, чем бы ты ни был занят.
Отец исчез в соседней комнате, и через мгновение в доме грянула «Женитьба Фигаро». Папа вернулся и направился к столу.
Я присоединилась к нему. Мне нравился этот стол. То был старый складной сосновый стол, который мы уже порядочно изрезали за долгие годы. Все началось с того, что мы делали за ним уроки и слишком прилежно нажимали на карандаши – на столешнице до сих пор смутно виднелся отпечаток: 12:3 = 4.
После того как мама уехала из дома, мы начали портить стол нарочно, ведь нам надо было как-то справиться с переживаниями, проверить, на сколько хватит терпения отца. Помню, как он дал мне кусок наждачной бумаги, чтобы я уничтожила вырезанную мною надпись «Я тебя ненавижу». Меня выдала Анджела, но я сейчас решительно не помню, против кого была направлена эта надпись – то ли против Тьюлии, то ли против Софии.
Папа поднял бокал.
– Салют! – сказал он. – Чин-чин!
Я легонько дотронулась своим бокалом до его бокала.
– Что обычно говорил дедушка, когда поднимал тост? – поинтересовалась я.
– Доброго здоровья! – ответил папа.
– Доброго здоровья! – повторила я, чокаясь. – Теперь вспомнила. Мне всегда казалось, что он произносил эту фразу слишком быстро. – Я сделала глоток. – Знаешь, пап, иногда мне хотелось, чтобы ты вырастил нас как ирландцев, а не как итальянцев. Тогда наша жизнь была бы куда проще.
Отпив своей граппы, отец скорчил гримасу, но тут же его лицо обрело нормальное выражение.
– Жизнь никогда не бывает простой, – сказал он.
– Что, неужели тебе тоже не нравится граппа? – удивилась я.
– Эта граппа слишком сладкая, на мой вкус, – объяснил он. – Вот в Италии – другое дело, тамошняя граппа крепкая, жгучая. Впрочем, мне нравится пить любую траппу.
Откинувшись на спинку стула, отец закинул руки за голову и стал водить ладонями по гладкой коже.
– Думаю, когда-нибудь ты меня поймешь, – сказал он. – Если бы мы были итальянцами, живущими в Норт-Энде, я, возможно, считал бы ирландцев экзотической нацией. Любимым выражением моего отца было: «Если ты имеешь счастье быть ирландцем, то ты уже достаточно счастлив». По правде говоря, мой отец был никудышным парикмахером, и я мечтал о чем-то лучшем для своей семьи. Поверь мне, это мечта любого иммигранта.
Я слышала все это по крайней мере тысячу раз. Правда состояла в том, что папа родился в южном Бостоне, поэтому он не был настоящим иммигрантом. Но я не стала ничего говорить ему: я лишь молча отпила вина. Прешес вскочила мне на колени и уютно устроилась там, свернувшись клубочком. Интересно, спросила я себя, какой должна быть мечта дочери сына иммигранта? Мне никогда не удавалось представить себе наше генеалогическое древо.
Да, я не собиралась ничего говорить, но слова как-то неожиданно сорвались с моих губ:
– Папа, а ты считаешь, это я виновата в том, что София стала такой, какая есть?
– Что? Какой такой она стала? – Встав из-за стола, отец вылил остатки граппы из своего бокала и налил в него вина.
– Не знаю, – ответила я. – Мне кажется… она никогда не считала нужным развивать собственные интересы…
– И поэтому она положила глаз на твоего мужа? Папа подлил мне вина.
– Спасибо, – кивнула я. – Не знаю… Может, это чистой воды безумие. А может, и правда.
Подняв глаза к потолку, отец глубоко вздохнул.
– Полагаю, ты думала еще и о том, что выбрала бы себе мужа получше, если бы у тебя перед глазами не было такого примера, как я.
Я схватила отца за руку.
– Ох, папа, вовсе нет! Ничего такого я не думала, да и не вижу никакой связи между моим мужем и тобой, – заверила его я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74