Минти зашла слишком далеко и взяла на себя слишком много. Я направилась к ней, и тут она повернула голову и увидела меня. Темные раскосые глаза расширились от… от чего?
Это мне предстояло узнать.
Клайв распространялся о строении ветряной турбины: это был его конек.
– Извините, что прерываю. – Я остановилась перед ними. – Минти, можно тебя на минутку?
Клайв едва взглянул на меня и продолжал разглагольствовать, загородив от меня Минти. Этим он сильно задел меня за живое. В тот короткий момент, когда я снова стала невидимкой, крылья моего горя коснулись души, и я ощутила всплеск жестокой, горькой ненависти, от которой я, как мне казалось, избавилась.
– Новая технология… – говорил Клайв. – Региональное обновление…
Я открыла было рот, чтобы изойти желчью и злобой, но тут Минти бросила мне один из своих невозмутимых заговорщических взглядов: в уголках глаз играла улыбка. Мы словно снова были в офисе: это был взгляд, которым обмениваются друзья и коллеги. Взгляд, который говорил: «Ну и зануда этот Клайв. Тебе жалко меня?»
Оказавшись рядом с ней, я заметила некоторые изменения. Вокруг губ Минти залегли маленькие напряженные морщины, словно нарисованные светлым карандашом. Может, она разочарована? И еще в ее поведении чувствовался вызов и даже затаенная вражда. Но больше всего бросалась в глаза решимость закончить то, что она начала.
Минти не подозревала, какую неописуемую боль причиняет мне, а может, и подозревала, отсюда и морщины вокруг губ. И все же мне стало жаль ее смазливое алчное личико, на котором залегли тени.
Я снова вмешалась в рассказ об истории ветряной турбины:
– Минти, ты не против?
Клайв осекся. Он уже хотел было трусливо ускользнуть, но Минти положила руку ему на плечо. Она всегда обладала превосходным боевым инстинктом.
– Разумеется, – проговорила она. – Я подойду к тебе через минутку, хорошо, Роуз?
– Нет, – сказала я. – Немедленно.
Клайв воспользовался возможностью и улизнул.
– Итак, – сказала я, – какого черта ты врываешься на свадьбу Поппи без приглашения?
Минти облизнула накрашенные блеском губы.
– Кто бы говорил, – ответила она.
– Что это значит?
Но я знала, что это значит.
Можно сказать, что Хэл присутствовал на моей свадьбе. Я была в белом; расходы взяли на себя родители Натана – проявив максимум такта, разумеется. Таким образом, я выходила замуж не на Пэнкхерст-Парейд, а в чужой деревне в Сассексе, где была живописная церковь.
Мне хотелось оказаться в Йелланде: в это время года на полях стояли скирды соломы. Закрыв глаза, я представляла себе радугу мягких цветов: коричневый, золотисто-желтый, устало-зеленый и серо-голубой на небе. В Йелланде был прохладный и чистый воздух, и все было намного проще. Хотя, возможно, это были всего лишь детские влечения.
Натан был женихом, а Хэлу выпала роль рыцаря, который стоял на страже в этот летний вечер. Каким-то образом он узнал, где будет проходить свадьба. Может, ему сказала Мазарин – мне она так и не призналась.
На празднике Хэл был призраком: прекрасным, веселым, истинным воплощением колдовства любви, олицетворением сладкого безумия и расстроенных чувств поэтов. Натан был собранным, рациональным, уверенным и любящим. Он был той скалой, которой Хэлу никогда не суждено стать. Я отлично помню, как он был уверен в себе.
Саксонскую церковь наполнял аромат георгинов и лилий. В деревенской ратуше с высокими сводами в трех белых коробках разных размеров ждал торт. Мое платье висело в защитном чехле на шкафу в спальне отеля. Я выложила на туалетный столик салфетки, помаду, духи. Прежде чем лечь в постель, я убрала обручальное кольцо в кожаную коробочку.
Уже светало: я услышала, как кто-то шагал по гравию под окнами отеля. Шаги были уверенные, натренированные. – Так ходит человек, который привык к темноте и непроходимым дорогам. Я сразу же поняла, кто это.
Я выскользнула из постели, раздвинула шторы и увидела Хэла: его силуэт вырисовывался в молочно-сером свете. Я видела его очень ясно.
Я оделась, спустилась по лестнице, пахнущей отелем и дешевой цветочной отдушкой, и оказалась в тишине, где каждый звук отдавался в тысячу раз громче.
Я так сильно любила Хэла, что это было невыносимо. Я знала, что эта любовь слишком неистова и требовательна, ей не суждено прожить долго, поэтому я не могла представить нас в будущем вместе. Но мои ноги, оставляя черные потеки на покрытой росой лужайке, несли меня к нему в утро моей свадьбы. Мы обнялись. Наша кожа была холодной и влажной, и мы чувствовали дыхание друг друга на щеках. Потом наша горящая любовь поглотила нас и стала чернее темноты.
– Ты еще можешь передумать, – пробормотал он, осыпая мое лицо поцелуями. – Можешь, можешь.
Охваченный безумием и страстью, Хэл отказывался верить, что я ускользаю от него навсегда, я тоже не могла поверить в это до конца.
Позднее, когда Натан обнимал меня за талию, я разрезала торт, я вдруг подняла голову, посмотрела в окно и увидела, как Хэл уходит прочь по дороге. Он не оглянулся.
Твердой рукой я дорезала бисквит. Я и Натана любила. – Я была вполне, вполне уверена.
Прощай, любимый!
– Вот видишь, – вежливо напомнила Минти, – ты и сама не ангел. Натан догадался, что Хэл был на свадьбе. Он мне рассказывал, когда вы резали торт… Он увидел его через окно.
– Правда?
– Да, и ему так и не удалось забыть об этом. Я посмотрела в ее ненавистное, но теперь покрытое морщинами лицо. Что же я сотворила со своей жизнью? Как получилось, что я оказалась разорванной на части и такой несчастной? Горечь и отчаяние заслонили спокойствие и невозмутимость, которые я так долго вырабатывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95