Я обливалась потом, сердце стучало; я вспомнила волнующую, странную атмосферу тропического леса. Добравшись до фонтана, я села на кирпичный выступ. Раздался тихий всплеск. В отсутствие Петрушки здесь поселилась жаба: я видела ее несколько раз. Не знаю, как долго я просидела неподвижно, но жаба снова выползла из воды.
Могла ли я сделать иной выбор в этой маленькой истории? Вряд ли. Розы – очень домашние цветы, всегда говорила Ианта, помни об этом.
Светало. Я встала, потянулась и с удовольствием вдохнула прохладные ночные ароматы.
Самое время понаблюдать за жуками-листоедами. Я обнаружила, что в ночной рубашке это делать лучше всего. Лилии-мадонны росли соцветиями в трех горшках, и я наклонилась, чтобы осмотреть листву. Эти жуки обладают поразительной способностью к размножению, и сейчас они сидели здесь: готовые к нападению террористы с блестящими спинками и стальными челюстями, вознамерившиеся разрушить красоту лилий.
Я взяла одного жука: молодого, лоснящегося и алчного – жучиное воплощение Минти, которое могло лишь воровать и разрушать, потому что больше ничего не умело. Брезгливым людям не стоит становиться садовниками; поскольку меня учили беречь природу, я не пользовалась опылителями – ради блага планеты я применяла более жесткие методы. С легким уколом сожаления я бросила блестящего жука-вора на камень и раздавила его ногой.
И стала искать следующего.
Мазарин была права, говоря, что мы должны испытывать боль, иначе не сможем в полную силу вкусить радость, почувствовать сладость наслаждения и горько-сладкое томление любви – именно это я и хотела получить, когда незнакомая рука любви судорожно схватила меня за горло.
Но я научилась не путать наши с Хэлом отношения с сегодняшней жизнью. В реальной жизни все было по-другому. Реальная жизнь означала дом. Отряхнув пыль фантазии и вожделения, я смогла спокойно радоваться минутам удовольствия, счастья и нежности, совмещенным с рутиной и привычкой. Оглядываясь назад, я понимаю, что в отношениях с Хэлом нарочно искала мучений и горя, и смирилась с ними, чтобы запомнить и сохранить нежность, глубокий восторг и трепет от того, что меня потрясла страсть столь редкой глубины.
Разумеется, некоторые из этих воспоминаний и мой опыт я привнесла в отношения с Натаном. Так уж получилось.
Снова встретив Хэла, я вспомнила об этом.
Глава 20
Ко мне вернулась энергия. Я вычистила дом на Лейки-стрит от пола до потолка. Разобралась в столе на лестничной площадке и выбросила все до последней ненужные бумажки. Забралась на чердак и перебрала чемодан со старой одеждой: выудила слишком короткую юбку, маленькое вязаное платье, которое нужно носить без лифчика, облегающую блузку – одежду, принадлежащую прошлому. Отнесла вещи в машину и отвезла в благотворительный магазин.
Я даже отважилась зайти в сад с намерением что-то сделать, и через пару часов прежняя радость от работы вернулась. Волшебство, словно кролика достали из шляпы. Здесь был мой дом, и правила не изменились. Было уже слишком поздно, чтобы всерьез заботиться о заброшенных цветах, но я испытала воодушевление.
– Здорово чувствовать, что ты кому-то нужна, – призналась я Ви, – даже если это всего лишь сад.
Ви застонала.
– Все хорошо в меру. Когда же я буду никому не нужна?
В течение двадцати пяти лет разгар летнего сезона означал поездку в Корнуэлл, но только не в этом году. И, вероятно, больше никогда, потому что я не могла представить, как вернусь туда без Натана.
Мысль об этом омрачила мое спокойствие, а я была на страже и не допускала мрачных мыслей. И я позвонила Сэму и поехала на выходные в Бат. Элис уехала на какую-то конференцию, а мы отправились на прогулку по сельской местности. Сэм пытался объяснить разочарование и растерянность оттого, как медленно развивается его роман.
Спустя какое-то время до меня дошло, что Сэм до сих пор говорит об Элис с каким-то нездоровым благоговением: мне казалось, что оно должно было уже пройти. Способности Элис, безусловно, внушали восхищение, но все же не были сверхчеловеческими. И тут я осознала, что он страдает от передозировки трагической раболепной любви, которая в его возрасте не такая уж и редкость.
Я осмелилась спросить:
– Тебе не кажется, что пора двигаться дальше?
Он покачал головой – в точности как отец – и на лице появилось упрямое выражение.
– Нет.
Мы пытались перелезть через забор из колючей проволоки. Сэм опустил верхнюю жилу, и я пролезла над ней.
– Знаешь, я не хочу сдаваться. – Его осенило. – Может, тебе не нравится Элис?
– Мне просто кажется, что тебе надоело чувствовать себя несчастным, не пора ли устроить передышку. – Брюки Сэма зацепились за проволоку, и я наклонилась, чтобы освободить его. – Ты говорил с отцом?
– С папой?
– У тебя есть еще какой-то отец?
– Он вроде в порядке. Собирался уехать в Грецию и спрашивал о тебе.
Мы соскользнули вниз по высохшему склону и зашагали по берегу ручья. Над нами раскинула ветви каштановая роща; вода была прохладная, испещренная загадочным узором от солнца. Мимо пронеслась стрекоза, взмахнула волнистыми крылышками капустница; над коровьими лепешками роились тучи мух.
– Мне кажется, что папа разрывается на части от чувства вины и переживает за тебя. – Сэм остановился у каменного моста, разделявшего поля, и облокотился о парапет.
– Переживает за меня? Это я за него переживаю. – Я встала рядом и стала наблюдать за стрекозами, парящими прямо над водой. – Сэм… зачем устраивать такой переворот, а потом мучиться виной?
Сэм бросил на меня пронзительный взгляд.
– Я ездил к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95