На рассвете меня опять вытошнило, и в животе поселилась постоянная боль. К утру поднялась температура, и день я провела, свернувшись калачиком в кровати. На второй день температура повысилась; меня кидало из лихорадки в жар и тяжелый, прерывистый сон. Я чувствовала, как сердце грохочет и колотится в груди. Может, я умираю от горя? Или умираю оттого, что никому не нужна? Время от времени мне казалось, что звонит телефон, но это был всего лишь церковный колокол, зовущий на похороны моего отца.
В моем бреду материализовался Натан – высокий и неумолимо амбициозный. «Я ухожу от тебя, Роуз», – произнес он. Я удивленно сказала, что он уже ушел. «Но все не так просто, Роуз», – загадочно сказал он.
Во время этого разговора у меня выросла пара крыльев, и я воспарила над Натаном, который уменьшился до размеров точки.
Теперь меня дергала и тянула Минти. У нее был расстроенный вид. «Что ты думаешь обо мне, Роуз? Какого ты мнения о своей бывшей подруге?»
«Если хочешь знать, я считаю тебя невеждой, – ответила я и по-доброму добавила: – Но ты только себе сделала хуже. Вот постареешь и поймешь».
По ее лицу покатились крупные слезы: «Я отказываюсь стареть! Я всегда буду носить крошечные топики и короткие юбки!» Я покачала головой, и она завыла, как ребенок: «Это так несправедливо!»
Мощно хлопнув своими замечательными крыльями, я взмыла в небеса, которые появились на месте потолка моей спальни. Далеко внизу мокрое, перекошенное лицо Минти казалось плоским и невыразительным, как болото.
– Роуз…
Надо мной склонился Натан; я заморгала. Язык стал как войлок, губы так потрескались, что я ощущала вкус крови; похоже, был вечер.
– Натан, что ты здесь делаешь?
– Ты выглядишь ужасно. – Он заметил термометр у кровати. – Вот, поставь градусник.
Я попыталась поднять голову.
– Я не могу.
Он сделал шаг назад. Натан принадлежал к числу мужчин, которые ненавидят, когда кто-то болеет (кроме них самих), и в подобных ситуациях никогда не оказываются на высоте. Если я осмеливалась сказать, что чувствую себя неважно, он протестовал: «Не так уж тебе и плохо» – и принимал страдальческий вид. В течение одного-двух дней он все время вздыхал и бросал на меня взгляды, означавшие только одно: «Мне приходится тащить семью на своем горбу». Довольно скоро у него появлялись похожие симптомы, только хуже, «намного хуже, чем у тебя, Рози». В результате я редко когда соблюдала постельный режим: матерям болеть некогда.
– Мы шли на ужин к Таймону, и я решил проверить, как ты: звоню, звоню, и никто не отвечает.
– Я не могла взять трубку.
– Подожди, – сказал он. – Я позову кого-нибудь на помощь. – Натан исчез и через несколько минут появился вместе с Минти.
Я еще витала в бреду, и чтобы думать о ее присутствии слишком ослабла, чтобы испытать злость. Они переговаривались в дверях: температура… кошмар… врач. Минти переминалась с ноги на ногу и бросала на меня многозначительные взгляды своих раскосых глаз.
Я сделала огромное усилие.
– Натан, ты не мог бы принести мне воды? Самый умный ход – дать Натану задание.
Его это всегда успокаивало.
Пока его не было, Минти соблюдала дистанцию.
– Я не хотела заходить, – призналась она. – Натан меня заставил. Но я бы не…
Я закрыла глаза.
– Мне все равно, что ты делаешь.
Она замолкла; я открыла глаза. Минти осматривала комнату: оставшуюся одежду Натана – сквозь чуть приоткрытую дверь шкафа; фотографию Сэма и Поппи в тот редкий момент, когда им нравилась компания друг друга; стопка книг на половине кровати Натана. У нее был жадный, впитывающий взгляд, и я поняла, что она выискивает подсказки, которые помогли бы ей понять его.
Лишь тогда я поняла, как сильно она зациклилась на Натане, как горячо стремилась к тому, чтобы у них что-то выгорело, и как втайне страшилась, что ей так мало известно.
Я не могла обвинять ее в том, что она хочет Натана. Как я могла? Ведь я тоже его хотела.
Но разве не Минти заявляла: «Привязанность? Не смеши меня».
Она как будто прочитала мои мысли:
– Люди меняются, Роуз, особенно если дело касается такого человека, как Натан. – Она потеребила свой свитер из голубого мохера с глубоким вырезом – он едва доходил ей до талии. Стоило ей двинуться, как оголялся участок кожи. Можете смотреть на меня, как бы говорила она, вот я какая – красивая и спелая, – завидуйте и вожделейте.
– Мне двадцать девять, – проговорила она удивленным голосом.
С огромным усилием я повернулась набок, чтобы ее не видеть.
– Ты очень худая. – Она наклонилась и по-хозяйски разгладила мокрые простыни. – Тебе надо лучше следить за собой.
Я чуть не задохнулась от жара и ненависти.
– Если в тебе есть хоть капля сочувствия, уходи.
Минти зацокала каблучками по коридору, оставив меня в усталых размышлениях о тех семейных ценностях, которые когда-то якобы презирала. Годы замужества – это периодические войны, компромиссы и безмятежный, безопасный мир. Натан женился на девчонке в джинсах, которая стала мамой, превратилась в карьеристку, носившую брючные костюмы, таскавшую сумку с книгами и читавшую деловые письма. Иногда эта женщина поздравляла себя с тем, что ей удавалось сочетать эти различные состояния и сохранять рассудок и оптимизм.
Вскоре после свадьбы Натан сменил пиджак в стиле сафари на двубортные офисные костюмы; пуговицы на брюках приходилось все чаще перешивать. Бывали дни, когда муж приходил домой, насвистывая себе под нос: верный знак, что он чувствовал себя счастливым и был уверен в своих решениях. Но в другие дни я заставала его в кабинете: он смотрел в окно и раздумывал о проблемах. Когда было трудно с деньгами, мы составляли списки – на чем можно сэкономить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95