И вот вижу: с той стороны общежития, где вход, стоит толпа народа и
все в одну сторону глазеют. Пробираюсь быстренько в первый ряд. Рыжий
уже тут, стоит озадаченный. Псы тоже здесь, тоже от удивления пасти раз-
зявили. Над входом в общежитие ворона знакомая сидит на карнизе.
Крыльями хлопает, каркать не решается. А перед общежитием стоят три
больших автобуса, один маленький и две легковые машины. И на всех одина-
ковое слово написано. Ну, систематического образования у меня нету, но
буквы разбираю: "Г-о-с-к-и-н-о". Только успел прочитать, как из автобу-
сов высыпались люди и принялись вытаскивать разные ящики, коробки, чемо-
даны и всякие вещи. При этом у всех поголовно в зубах были сигареты, и,
не выпуская их изо рта, они все восхищенно выкрикивали: "Какой воздух!
Какой чудный воздух!"
Через пять минут травы из-под окурков уже видно не было.
Не успел я удивиться по-настоящему, как меня чуть не убило тяжеленным
ящиком, который грохнулся рядом со мной. И тут же кто-то стал орать на
того, кто этот ящик уронил, а тот, кто уронил, стал орать, что он не по-
терпит, чтобы на него орали, а потом подскочил третий и заорал, чтоб они
оба перестали орать. Потом они все вместе схватили ящик и потащили в об-
щежитие. А остальные продолжали бегать, суетиться и выкрикивать: "Какой
воздух!"
Рыжий ко мне поближе подобрался:
- Во дают! Ты такое видал?
Я такое видал один раз в жизни, когда мы с полковничихой смотрели те-
левизор и она мне сказала: "Смотри, Гриша, это налетела банда батьки
Махно".
У этой банды тоже оказался свой батька, только он был без нагана, за-
то в бархатном пиджаке и с плоским чемоданчиком. И как только он из ма-
шины вышел, остальные кинулись к нему с криками, и я подумал, что сейчас
они разорвут его и затопчут. Но бархатный открыл рот и сам заорал так,
что ворона свалилась с карниза замертво. Он орал, что не желает слушать
никаких претензий, что у него тоже комната без сортира, хотя он тридцать
лет на студии, что комнаты с удобствами только у режиссера и артистов,
что пускай они все ему скажут спасибо и за это общежитие, что все хотят
сесть ему на голову, но он не позволит никому сесть ему на голову. После
этого он спокойно вытер лысину платком и пошел в общежитие. А из легко-
вой машины вылезли еще двое - один маленький, черный, лохматый, а второй
в кепке, со скучным лицом.
И маленький закурил и сказал:
- Какой воздух, а? Потрясающе!
Скучный тоже закурил и сказал:
- Нормальный воздух. Утром надо будет побольше дыма.
И маленький сказал:
- Зачем? Утром будет естественная дымка.
А скучный на него посмотрел и сказал:
- Каждый режиссер думает, что он оператор...
И за этим удивительным разговором наши местные люди следили с большим
почтением и шептали: "Режиссер... оператор... режиссер... оператор..."
Тут из машины вышла такая молоденькая, хорошенькая, с сигаретой. И по
толпе шепот прошел: "Артистка, артистка..."
Мне Рыжий говорит:
- Видал? Артистка!
Я хотел ему ответить, что без него знаю, но тут ему прямо в нос
чей-то окурок угодил. Рыжий подпрыгнул, ругнулся и под ближайший автобус
залез. Ну, я из солидарности, натурально, за ним.
И тут снова вся толпа:
- Ах!
Это появился еще один - артист. Этого я сам лично видел по телевизору
у полковничихи. Он вышел из машины, вокруг поглядел и сказал громко:
- Ну, Париж!
Это он, конечно, перепутал, потому что наш город иначе называется.
Потом он на общежитие поглядел и сказал артисточке:
- "Хилтон", а?!
И тут на них обоих ринулись наши местные люди и стали совать им раз-
ные бумажки, а они что-то черкали на этих бумажках ручками, и наши отхо-
дили с таким видом, как у Рыжего бывает, когда он что-нибудь выгодное на
помойке найдет.
У меня от всего этого бедлама вообще настроение не бог весть какое
было, а тут еще эти два подхалима, Смелый с Тузиком, нас с Рыжим замети-
ли и давай облаивать, перед приезжими выпендриваться.
- Все! - говорю Рыжему. - Рвем когти!..
Сидел я у полковничихи на кухне в самом паршивом настроении. У нас в
городке, конечно, тоже разный народ. Есть которые и камнем в тебя могут,
и крошки съедобной от многих не дождешься, но в основном население мир-
ное, пахнет сытостью и покоем. А эти? Всклокоченные, мятые, окурками
швыряются, орут... Причем здесь кино? Может, маскировка? Может, начина-
ется кампания по отлову бездомных животных?!
Полковничиха удивляется:
- Ты чего, Гриша? Ты что так мяукаешь жалобно?
Люди! Им что ни скажешь - все одно: мяукаешь!..
- А ты видел, Гриша, - говорит, - кино к нам сюда снимать приехали.
Из дворянской жизни. Всех в массовку приглашали. А что? Вот пойду и за-
пишусь. Буду крепостную изображать. А?
Ага, думаю. Тебе твой фельдмаршал даст массовку. А сам возле двери
кручусь, на нее смотрю, мол, выпусти меня, женщина, христа ради, видишь,
не в настроении!..
Выпустила...
Во дворе уже темно сделалось. Теплый такой вечер. В траве всякая бес-
толочь стрекочет. Лягушка прямо перед носом шлепнулась. В другое время я
б ей показал, выскочке пучеглазой, а тут не до нее. Стою посреди двора,
гляжу на общежитие. А там на втором этаже во всех окнах свет горит.
Подошел к входу. Долго стоял, колебался. А потом сам на себя разоз-
лился: в конце-то концов, кто тут хозяин?!
Запах дыма табачного я еще на лестнице почуял. А уж когда на второй
этаж поднялся, в коридор, у меня от него чуть паралич дыхания не сделал-
ся. Ну, потихоньку вдоль коридора пошел. Иду, озираюсь, весь на нерве.
Возле первой двери остановился, прислушался вроде тихо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106