02.93.)
* IV МОИ МОСКОВСКИЕ НОВОСТИ
* V МОЙ БРОДВЕЙ
* Гарсон Кэйнин Н О В О Р О Ж Д Е Н Н А Я
И Н Т И М Н А Я К О М Е Д И Я
I МОЯ ЖИЗНЬ В ИСКУССТВЕ
Этот кот - не придуман. Он прибился к съемочной группе, вместе с ко-
торой я полтора месяца проживал в небольшом городке. До самого окончания
съемок он был с группой неразлучен. Рассказывали, что, когда, закончив
работу, киношники уехали из города, кот страшно тосковал. А затем бесс-
ледно исчез.
Артистической натурой я себя с самого детства ощущал. Изящество, оно
у меня врожденное. И этот, как его, сексапил. Чего-чего, а уж насчет
женщин я всегда был в полном порядке. Бывало, погляжу на какую-нибудь
подольше не мигая - все, моя.
Взять хотя бы жену полковника. Полковник только за дверь - я к двери,
голос страдальческий подаю! Она откроет, меня увидит: "Ах ты мой ма-
ленький! Ах ты мой, бедненький! Иди скорей сюда!.." Ну, меня дважды про-
сить не надо, скорбно так погляжу, на ходу уже для пущей жалости мяукну
- и сейчас на кухню, где такой аромат упоительный, что на помойке и не
снилось. Сижу у полковничихи в тепле, рыбку наворачиваю, колбаску, а то
она мне сметанки даст - хорошая сметана, рыночная, - ну, я, натурально,
глотаю торопливо: мол, видишь, хозяйка, голодной жизнью живу, мол, дай
тебе бог здоровья. А она на меня глядит умильно, приговаривает: "Ах ты
мой бедненький! Ах ты мой голодненький! Заморил червячка?" Заморил!..
Налопаюсь так, что уж и соображать ничего не могу, глаза сами жмурятся.
Ну, подойдешь к ней, у ног потрешься - она и вовсе размякнет, на руки
возьмет. Она молодец, полковничиха, небрезгливая. А то ведь другие, бы-
вало, накормить-то накормят вроде, а потом сразу: "Ну, брысь, пошел! Мо-
жет, у тебя блохи!.." Зачем же, думаю, именно блохи? Гадость такая. Я не
люблю блох. У нас во дворе, конечно, есть которые опустившиеся, но я
этого не позволяю, чтоб блохи. Ну и полковничиха не опасалась, не ос-
корбляла подозрениями. Сядет на диван с книжкой или вязаньем, а меня к
себе под бок. Санаторий!.. Ну, полежишь, покемаришь, потом, конечно, на
пол спрыгнешь. Она: "Ты проснулся, Гриша? Ах ты, Гриша, Гриша!" (Это ме-
ня зовут так - Гриша. Кто назвал, не знаю, но без большой фантазии.)
Между прочим, полковника тоже Григорием зовут. Не люблю его! Как-то при-
ходит домой, а хозяйка меня выпустить не успела. Ну он, натурально, в
крик: "Это что такое? А ну, марш! Чтоб духу не было!" И еще ногой топ-
нул. Чистый Наполеон. Ну, я для вида ужас изобразил - и вниз по лестни-
це. И - во двор!
А двор - это только так говорится: это же целый мир, это прерия и
джунгли! Два дома - один жилой, где полковничиха живет, другой - общежи-
тие техникума, а между ними пространство громадное, где и газон, и кус-
ты, и площадка детская, и гаражи, и сарай, и куча песка, и лужи, и тут
же под навесом помойка. А за общежитием - дорога, и там машины ходят и
автобусы. Вот папаша мой, говорят, там под автобус и попал. Погнался за
чужим котом - и под колеса... Я сам-то не помню этого, мал был. И мамашу
не помню. Во дворе вырос.
Конечно, у домашних кошек жизнь спокойная, пристроены. Но только если
кто на свободе вырос - он ее ни на что не променяет. Я во дворе - дома.
Во дворе у меня все свои, знакомые. Атмосфера дружественная. Правда, в
детском возрасте собак боялся. Так ведь, натурально, выскакивает отку-
да-то, несется прямо на тебя со всех ног, гавкает, слюну роняет. Мол,
глядите все, сейчас я ему!.. Ну, по малолетству, конечно, опасаешься.
Теперь-то один смех глядеть на этих псов. Он к тебе подскочит, а ты при-
падешь к земле, шерсть вздыбишь, зашипишь - ну, он, если поумней, тявк-
нет пару раз для проформы, да и отстанет. А которые оголтелые, вроде Ту-
зика, то или по морде ему лапой, или вспрыгнешь куда повыше, на сарай
там или на дерево, и сверху ему внушаешь: "Балбес ты, бестолочь. Прих-
востень хозяйский..." С утра, если солнышко, я на крыше сарая, там у ме-
ня солярий. А если дождик, то в подвал общежития, там всегда трубы теп-
лые. Погреешься, дождик переждешь - и снова во двор.
Ночью, бывало, заберешься в кусты, воздух - свежайший, запахов милли-
он, кажется, даже луна пахнет. А сам себя чувствуешь ягуаром, и до того
хорошо, аж петь охота! Ну и запоешь! Запоешь - и из травы тебе, скажем,
эта беленькая с черными ушками вторым голосом подпевает. Так распоешься,
что и время позабудешь. Помню, как-то вот так душевно музицировали,
вдруг дядька голый на балкон выскочил: "Вот сукины коты! Поймал бы всех
да кастрировал!"
Не скажу, чтоб эта мысль мне сильно понравилась. Искусство кастриро-
вать нельзя. Но, невзирая на подобных реакционеров, жил я хорошо, а
главное - спокойно.
До того самого дня.
Август у нас хороший месяц. Тепло, людей во дворе мало, общежитие и
вовсе пустое, потому что каникулы, на помойке все свежее, с витаминами.
Я в августе поправлялся обычно.
В тот день, помню, лежу на крыше сарая. Время к вечеру, солнышко лас-
ковое, разомлел, лапой лень шевелить, хотя воробьи наглые перед самым
носом скачут. Дремлю, и разное хорошее снится - полковничиха, сметана, и
все это с запахом потрошков.
И вдруг по нервам:
- Гау! Гау-гау!
Открываю глаз, вижу: несется Рыжий как угорелый в сторону общежития,
а за ним два этих придурка, Тузик и Смелый. Я сперва подумал, Рыжий
развлекается. (Рыжий - это дружок мой, тоже безотцовщина.) Он их вечно
раздразнит - и бежать. Потом вижу, нет, не за ним они бегут, а с ним
вместе, и еще мальчишки бегут с воплями туда же, к общежитию, и взрослые
торопятся. Ну, сон как рукой, вскакиваю на лапы, с сарая скатываюсь - и
туда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106