у тебя что, кроме меня кто-то есть? Учти: любят тебя миллионы, но я ближе живу.
Если бы я только мог написать что-то достойное тебя!
Но – невозможно. Это означало бы, что я достиг неслыханного совершенства. Разве только запустить программу «Каждому пишущему – отдельное место среди классиков к 2000-му году».
Но что-то в этих программах есть кладбищенское…
Лучше – о любви!
Нина! Я люблю тебя всей смелостью человека, женатого на другой артистке. Впрочем, недавно ей тоже один сценарист печатно признался в любви. Тонкий ход! Они думали, что, если публично, так никто ничего не заметит.
Ах, Нина! Как же гениально ты угадала свою фамилию!
Кстати, Грибоедов тоже любил Нину. Недаром я всегда чувствовал в себе что-то от классика.
А в общем, если о настоящей любви, то ты, Нина, конечно же, народная артистка. Я не о звании – его дадут. Или дадут другим. Дело не в этом. А в том, что раз народная – значит, и моя. Но если моя – при чем здесь остальной народ?
По-моему, изящное рассуждение.
на.
Я люблю тебя, Нина Русланова. Будь бдительна.
Звони чаще!

3. Е. Гердту – 75

(Октябрь-91)
Чтобы вести разговор о Гердте, надо найти адекватный масштаб.
Иоганн Гете сказал: «Самое ужасное – это наличие воображения при отсутствии вкуса».
Видимо, Гете давал перспективную формулу развитого социализма. И Гердт тут ни при чем. С Гердтом главное – подобрать масштаб.
Антон Павлович Чехов сказал: «Лев Николаевич, такое чувство, что вы сами когда-то были лошадью». Он имел в виду рассказ про Холстомера, который написал Толстой, о чем в этой демократической аудитории не все могут знать.
Я в этом смысле чувствовал себя практически Чеховым, когда в юные годы смотрел фильм про нелегкую жизнь тюленей или пингвинов, где в конце шли титры: «Текст читает Зиновий Гердт».
Это была величайшая ложь. Ибо Гердт, как и Толстой, не писал и не читал текст. Гердт лично сам был мудрым, много пережившим тюленем и видавшим виды пингвином. И остальные пингвины и тюлени полностью ему доверяли и считали своим.
Гердта считают своим вообще все, у кого есть вкус. Поэтому даже странно, что здесь сегодня так много народа.
Однажды в моей любимой Одессе мне довелось идти рядом с Зиновием Ефимовичем Гердтом по улице. Двое одесситов увидели его.
Первый сказал:
– Ты смотри! Гердт приехал! Второй удивился:
– А он что, уезжал?
Они там тоже считают его своим, но это уже вопрос не их вкуса, а воображения.
Вообще, присутствие Гердта – знак качества любой тусовки.
«– Ты вчера был? – Был. – Ну как? – Нормально. Зяма был…»
Действительно, если он был – нормально. Это для нас нормально, мы привыкли, мы считаем нормой, что между нами живет, трудится, тусуется и составляет часть этого пейзажа Зиновий Ефимович Гердт. Это же нормально, что вот он! Вот же он стоит, скрестив руки на груди, вот он идет, элегантный, как флейта, прихрамывая, как Байрон, хотя лучше знает поэзию.
Гердт обладает всеми признаками истинного глубокого художника. Он пьющ, курящ и любящ женщин. И что особенно важно для истинного художника, они его тоже пьющ и курящ…
Но главное – и серьезно – не в этом. Главное качество Гердта: он – гений интонации.
И не надо путать это с тембром. Тембр – свойство голоса. Интонация – суть личности. Именно интонация сообщает Гердту изящество выше кошачьего и убедительность, равную формуле «Товар – деньги – товар».
Это гений интонации. Поэтому если Зиновий Ефимович Гердт предлагает вам идти к вашей матери, то у вас нет никаких колебаний. Вы чувствуете: надо идти.
Абсолютная интонация означает абсолютный слух. Поэтому при нем всегда неудобно рассказывать. Во-первых, он это знает. Во-вторых, рассказал бы лучше, но у него хватает мудрости не говорить ерунды.
Поэтому я не стану говорить о его ролях, о кино, театре, об этом великом концерте… Все это соратники по искусству еще могут пережить. Чего не могут простить соратники, это когда кто-то рядом становится при жизни эпосом.
«Однажды Светлов…», «Однажды Олеша…», «Как-то раз Раневская…» Так вот, существует уже новый эпос – Гердтиана. «Однажды Зяма…» Ну, конечно, конечно, Зиновий Ефимович. Но в эпосе вы, Зиновий Ефимович, «Зяма».
Одна баллада из этого эпоса. Ее, возможно, все знают, но не могу отказать себе в удовольствии.
Так вот, однажды Зяма выпил в гостях. То есть выпил не однажды, но однажды он выпил и возвращался домой на машине. С женой. Так гласит легенда, что с женой он возвращался на машине якобы домой. Причем машина была японская с правым рулем. Это сейчас их полно, а тогда это была чуть не первая в Москве с правым рулем, их толком еще и гаишники не видали.
И вот как раз их почему-то останавливает гаишник. Видимо, ему понравилась траектория движения машины. Останавливает и столбенеет, потому что за рулем сидит Зяма, но руля нет!
И Зяма, видя это дикое изумление, со своей вкуснейшей коньячной интонацией говорит:
– Да это херня. Когда я выпью, я всегда отдаю руль жене…
Если бы это сказал кто-нибудь другой, он бы вошел не в эпос, а в другое место.
Это и есть – гений интонации. Вообще, если вдуматься, интонация – это именно сочетание воображения и вкуса, и если вы присмотритесь внимательно, вы поймете, в чем уникальность Гердта. Он сочетает несочетаемое. Потому что Гердт – интеллигентный жизнелюб.
Последним, кто сочетал эти два качества в нашей стране, был Хрущев. А поэзию, повторяю, Гердт знает даже лучше.
Любимые стихи Гердта подтверждают всё, мною сказанное. Они начинаются строчкой: «Я на мир взираю из-под столика…» Это выдает подлинный вкус и искреннее чувство.
Зиновий Ефимович! Зямочка Ефимович Гердт!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42