Оба тяжело дышали.
– Боже, надеюсь, я накупил достаточно.
На миг суровая явь вторглась в сознание Верити, и ее сердце болезненно сжалось. Она тоже привезла с собой запас губок. Но предпринятые Стюартом меры заставили ее вспомнить о реальном положении вещей. Конечно, он ее любит. Но никогда не возьмет с собой на прогулку в парк. Не упомянет ее имя в приличном обществе. Разумеется, не будет и детей. Ведь их дети будут считаться незаконнорожденными. А Стюарт, как никто другой, не захочет плодить незаконных отпрысков.
Но потом Стюартр освободился из плена брюк и вошел в нее. И Верити забыла обо всем на свете. Почти сразу же пришли сладостные содрогания. Ее истомившееся по ласкам тело выплескивало – снова и снова – годы тайных желаний, и одна мощная, сверкающая волна сменялась другой.
– Мне ужасно нравится эта комната, – сказала Верити. – Но я никак не предполагала, что вы спите в подобной обстановке.
В спальне царил белый цвет различных оттенков. Стулья и пуфики были обиты парчой цвета слоновой кости. Стенные панели были словно паруса клипера на горизонте. Занавеси были из прозрачного муслина, поверх которых располагались шторы из плотного шелка, белого, как сахар, с небесно-голубыми разводами.
– Мама обожала белый. Поэтому для меня белый – цвет роскоши.
После их бурного соития на лестнице зазвонил дверной звонок – принесли чай и закуски, которые-Стюарт заказал в отеле «Савой». Они подкрепились и занялись любовью прямо на обеденном столе. Потом Стюарт отправился в цокольный этаж и подбросил в бойлер столько угля, чтобы хватило на целый вечер. Они вместе приняли ванну и лишь после этого добрались наконец до спальни.
Верити, в своем домашнем халате, забралась в изголовье постели и встала на колени, чтобы рассмотреть висящий над постелью морской пейзаж.
– Кто это писал? Похоже на то маленькое полотно в главном холле – не Констэбл, а то, новое.
Стюарт колебался недолго:
– У вас острый глаз. Обе картины написала моя мать. Ответ ее удивил. Верити пригляделась.
– У нее был настоящий талант! Конечно, техника несовершенна, но есть чувство цвета и композиции. – Она обернулась к Стюарту. – Не знала, что вы навещали мать после переселения в Фэрли-Парк.
– Я ее не навещал. Один только раз.
Отец запретил матери видеться с сыном или писать ему письма. Но Стюарт об этом не знал. Долгие годы он думал, что она бросила его и забыла. Но когда ему исполнилось шестнадцать, он случайно узнал, что раз в три месяца сэр Фрэнсис выплачивал Нельде Лэм содержание – при том что уверял Стюарта, будто не знает, где она живет.
Сэр Фрэнсис поселил ее в своем доме в Торки; именно там прожила последние годы жизни мать Берти. Сделка была выгодная: можно было удерживать Нельду подальше от Манчестера, где Стюарту было бы легко ее разыскать. Кроме того, теперь ей было что терять, вздумай она нарушить данное сэру Фрэнсису обещание и попытаться дать знать о себе сыну.
Стюарт тайком разыскал адрес дома в Торки. В конце пасхальных каникул он уехал из дому двумя днями раньше, якобы чтобы вернуться в Регби. По дороге он сделал пересадку и отправился дальше на юг, на побережье Девоншира.
Он прибыл туда в середине благоуханного весеннего дня. Все побережье было в цвету. Вода в бухте голубела, точно омытое дождем небо. Стюарт оставил багаж на станции, узнал дорогу и направился вверх по холму позади реки Стрэнд.
Его сердце билось в груди, как плененная ласка о стенки клетки. Он представлял себе, как мама стоит у окна и смотрит на дорогу, точно так же, как он сам высматривал, не идет ли она, забравшись на самый верх кованых ворот Фэрли-Парк. Или, может быть, она молится за него, и по ее лицу струятся слезы. Или пишет ему письмо, полное любви письмо, каких у нее набралось уже не одна сотня, в ожидании дня, когда он постучит в ее дверь.
Когда вдали показался белый скромный домик, Стюарт пустился бегом. Выкрашенная зеленой краской дверь отворилась. Горничная в съехавшем набок переднике осмотрела его с головы до ног и разочарованно протянула:
– Такты не мой Бобби…
Его сердце болезненно сжалось. Такую неряшливую и невоспитанную горничную немедленно выпроводили бы из Фэрли-Парк безо всяких рекомендаций. Хозяйка, которая терпит подобную горничную, должна иметь по меньшей мере сомнительную репутацию.
В глубине дома раздался взрыв истерического хохота. Смеялись мужчина и женщина, пронзительно, грубо дома так не смеялись даже в людской.
– Это дом миссис Лэм? – спросил Стюарт, надеясь, что произошла ошибка.
Горничная ответила:
– Давайте визитку, если она у вас есть. Я отнесу.
Стюарт прошел мимо нее в главный холл. Смех не смолкал. Дверь была полуоткрыта, и Стюарт увидел мужчину в коричневом сюртуке и сидящую у него на коленях женщину в желтом в синий горох платье.
Войдя в гостиную, он обнаружил, что дама в платье в горох была не единственной, кто сидел на мужских коленях. Там находилась также дама в ярко-алом, слишком вызывающего для середины дня оттенка платье. Хихикая, она ерзала на коленях другого мужчины. Третья женщина, нарумяненная, с подсиненными веками карга, держала в руке кальян. Едва пробило четыре часа пополудни, но на столе, на полу было уже с полдюжины пустых бутылок.
– Миссис Лэм, где вы прятали от нас своего прелестного юного дружка? – пробулькала дама в алом.
Только теперь Стюарт заметил четвертую даму, почти с ног до головы одетую в белое. Она сидела на скамье возле пианино, навалившись локтем на его опущенную крышку. Возле ее локтя стоял пустой стакан!
Стюарт ее не узнал. Он помнил мать – усталую, поблекшую женщину, преждевременно состарившуюся, с поредевшими волосами и изможденным лицом, на котором все время выступали какие-то пятна – то ли от холода, то ли от кожной болезни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97